историческом, если они соответствуют цензурным правилам. Требуется, «чтобы обращено было особое внимание на дух и благонамеренность сочинения»; «статьи, писанные в духе правительства, допускать к печати во всех журналах» (317). Всё же прогресс: какие-то могут публиковаться, хотя только выдержанные в благонамеренном тоне.
В Петербургский (главный) цензурный комитет решено ввести особых доверенных чиновников от основных министерств, управления военно — учебных заведений, III Отделения и пр.; цензоры передают им сочинения, касающиеся их ведомств, те возвращают их со своими отзывами; при необходимости цензорам следует обращаться к начальству ведомств, которое тоже дает свои отзывы; все они «принимаются цензурою за главное к заключению своему основание при окончательном рассмотрении сочинений»; при каких-либо сомнениях следует делать запрос в Главное Управление цензуры; если возникает разногласие между ним и ведомствами, оба заключения поступают на рассмотрение царя (317). Отнюдь не либеральная инструкция, скорее в духе николаевской эпохи, совсем не похожая на то, о чем мечтал Никитенко, подчиняющая даже саму цензуру полному административному контролю.
Надежды Норова, что такое распоряжение уменьшит споры, как — то урегулирует отношения литературы и цензуры не оправдались. Уже после отставки Норова, комиссия, учрежденная для разбирательства создавшегося положения, высказала мнение, что представительство министерств в цензуре «не достигло своей цели и дальнейшее не обещает существование оного…» (318).
С февраля 58 г. начинает работу комитет для пересмотра цензурного устава. Там прочитал свою Записку о состоянии и направлении современной литературы кн. П. А. Вяземский (товарищ министра просвещения). Она испещрена пометками царя, в которых, по словам Никитенко, «проглядывало как бы нерасположение к литературе и сомнение в ее благонамеренности» (319). Все же проект нового цензурного устава через месяц был одобрен, но нигде не приводится его деталей (360). Законом он так и не стал.
В начале 58 г. вспыхнули студенческие беспорядки, вызвавшие сильное недовольство Александра. В связи с ними 16 марта 58 г. Норов уходит в отставку (одновременно с Вяземским). На место Норова сразу назначен попечитель московского учебного округа Е. П. Ковалевский (58–61). Он, как и Норов, относительно либерален, даже более терпим в отношении к литературе, чем его предшественник, но тоже не имеет влияния, нередко поддается нажиму партии Панина (321). И. С. Аксаков писал, что Ковалевский — «кисель, допустивший в свое министерство вмешательство жандармов, графа Панина, всякого встречного и поперечного» (321). Все же Ковалевский, человек умный и недюжинный, старался вести дело тихо и мирно, с умеренностью, которая казалась неприятной ретроградам, но не представляла ничего особенно прогрессивного. Правда, при существовавших условиях, при отношении царя к литературе, мало что можно было сделать. По Тютчеву, задача поставлена невыполнимая (как бы «заставить исполнять ораторию Гайдна людей, никогда не бывших музыкантами и вдобавок глухих» (323).
Ковалевский поручил продолжение работы по подготовке цензурного устава тому же Никитенко, всё более сомневающегося в ее полезности. Никитенко пишет, что поколеблено расположение царя к литературе, что оно склоняется не в пользу ее. Царь недоволен даже словом
А репрессии продолжались. На этот раз они коснулись московских изданий славянофилов. Первое из них — литературная газета «Молва». Её фактический редактор К. С. Аксаков (номинальный — С. М. Шпилевский). Издавалась газета в Москве, еженедельно, с весны по декабрь 57 г. Всего вышло 38 номеров. Газета не имела политического отдела, не отличалась злободневностью. Отвлеченно- теоретический её характер. Рассматривались проблемы общинного устройства, исторического пути развития России, народности в науке и искусстве. Не революционна, даже не оппозиционна. Но недовольство властей вызывало противопоставление народа и образованных слоев (правящих классов). Причиной закрытия «Молвы» послужила короткая заметка К. Аксакова «Опыт синонимов. Публика и народ» (№ 36). Хотя, вероятно, и прошлое отношение к славянофилам сказалось. Заметка резкая, ироничная. Всего одна страница: когда-то в прошлом не было публики, а был народ. Еще до построения Петербурга. Публика — явление чисто западное, она заведена в России вместе с разными нововведениями. Часть народа оторвалась от русской жизни и составила публику. Далее вся статья строится на противопоставлении народа и публики. И концовка: «Публика, вперед! Народ, назад! так воскликнул многозначительно один хожалый». Заметка написана в чисто славянофильском духе, противопоставляемом Западу. Но в ней усмотрели тенденции, направленные против бюрократии и аристократии. Она обратила на себя внимание. Александр II высказался о ней так: «Статья эта мне известна. Нахожу, что она написана в весьма дурном смысле. Объявить редакции „Молвы“, что если и впредь будут замечены подобные статьи, то газета сия будет запрещена, а редактор и цензор подвергнутся строгому взысканию» (172) Формально «Молву» не запретили (только предупредили), но Аксаков и его брат вынуждены были отказаться от планов её издания в 58 г.
А вот славянофильская газета «Парус» была действительно прекращена на втором номере. Издавалась она тоже в Москве, раз в неделю, в январе 59 г. Редактировал её И. С. Аксаков, брат редактора «Молвы». В газете сотрудничали славянофилы и близкие им литераторы (К. Аксаков, А. С. Хомяков, М. П. Погодин). В передовой говорилось о верности престолу, глубоком отвращении к «опасным бурям и волнениям». Такие заявления определялись не цензурными соображениями. Они отражали точку зрения редакции. Но звучали в газете и панславистские мотивы, не одобряемые правительством. Редакция была за отмену крепостного права с сохранением крестьянской общины, за широкую гласность, в которой, по мнению редакции, заинтересовано прежде всего правительство. Ощущался некоторый скептицизм в отношении отдельных официальных действий, критиковалась справа внешняя политика России (статья Погодина в № 2 «Прошедший год в русской истории»). Она и послужила причиной запрещения. Письмо Погодина Ковалевскому по поводу закрытия «Паруса», где идет речь о Торкмеваде, испанской инквизиции и и т. п. в связи с рассуждениями о русской цензуре; советы объяснить царю значение печатного слова (327).
И все-таки, несмотря на продолжение цензурных гонений, атмосфера начинает меняться. Даже репрессии проводятся несколько в ином духе. Возникает впервые в истории России бесцензурная вольная печать. Правда, издают ее за границей и связана она, в первую очередь, с именем Герцена. Влияние его огромно. Широкое распространение его изданий. В 53 г. Герцен основывает в Лондоне «Вольную русскую типографию», с 55 выходит «Полярная звезда», с 57 по 67 гг. — «Колокол», различные приложения к нему. Сам успех изданий Герцена определялся изменением атмосферы в России. Герцен пишет о том, что несколько лет, с образования «Вольной русской типографии», всё напечатанное им совсем не расходилось. С начала изменений обстановки всё мгновенно было раскуплено. В мае 56 г. вышла вторая книга «Полярной звезды». Она быстро разошлась, увлекая за собой оставшиеся запасы. К началу 57 г. в типографии ничего не осталось. Пришлось печатать вторые издания.
В этом же году начинается борьба с распространением изданий Герцена. Она ведется и в России, и
