Из истории русской, советской и постсоветской цензуры

делегатов от всех рабочих организаций в данной отрасли, избранных профессиональными собраниями самих трудящихся, постоянно ответственных перед этими собраниями и переизбираемых ими в любой момент». Работникам предлагалось создавать профессиональные и отраслевые советы, которые должны были заменить существующие органы власти. Советами назывались и исполнительные органы коммун Франции и Испании, восставших в 1871–1872 гг. против центральной власти (наиболее известная — Парижская коммуна). Уже здесь отчетливо ощущается мысль о необходимости коренной смены власти, замены её организациями, непосредственно выражающими интересы трудящихся. Эта мысль весьма важна для анархистов, которые вовсе не были сторонниками безвластия (как их часто изображали и изображают). Они были противниками существовавшей государственной буржуазной власти (в России самодержавной), а не власти вообще. Более того, позднее анархисты выдвигали проект «двойной федерации»: трудящиеся объединяются во-первых по профессиям и отраслям в рабочие союзы — «синдикаты», а во-вторых по территориальному принципу — в вольные Коммуны (межпрофессиональные территориальные общины). Органы управления последних должны создаваться или на общих собраниях жителей, или путем избрания делегатов от синдикатов. В качестве таких структур в начале XX века французские синдикалисты создали «Биржи труда», а итальянские «Палаты труда». Отсюда и название — анархо-синдикализм. В нем много утопического, далекого от реальной действительности, но вовсе нет проповеди вседозволенного безначалия. Как нет его в теоретических воззрениях «отца анархизма» Кропоткина.

В самодержавной России свободы профсоюзной деятельности не существовало. Но идея территориального и профессионального общественного самоуправления в начале XX века возникла и в России. Не без влияния анархистских теорий. Сперва как будто на самом деле среди рабочих (по некоторым сведениям, не в Иваново-Вознесенске в мае 05, как принято было считать). Об этом рассказывается в книге анархиста, до этого бывшего эсером, Всеволода Волина «Неизвестная революция. 1917–1921». М., 2005. Волин — участник событий, один из создателей первого русского совета — в Петербурге, в январе — феврале 05 г. Он, по его словам, вел культурно-просветительные занятия среди трудящихся столицы, его знали в рабочих кругах. В разгар всеобщей стачки протеста, охватившей Петербург после расстрела 9 января 05 г., к нему пришел один из знакомых (помощник присяжного поверенного Георгий Хрусталев- Носарь). Он сообщил, что либеральные деятели Петербурга собрали деньги для поддержки бастующих и членов их семей. Так как было известно, что Волин общается с рабочими, Носарь попросил его и его друзей организовать распределение собранной помощи. На этой основе сложился кружок рабочих-активистов. На одном из заседаний родилась идея: продолжать встречи и после окончания забастовки, «создать перманентный рабочий орган: нечто вроде комитета или, скорее, совета, который следил бы за развитием событий, служил бы связывающим звеном между рабочими, разъяснял бы им ситуацию и мог бы, в случае необходимости, объединить вокруг себя революционные силы трудящихся. В первоначальном проекте речь шла о своеобразном непрерывном общественном рабочем органе. Мы решили сообщить рабочим всех крупных столичных заводов о новом объединении и приступить к выборам членов этого органа, который впервые был назван ''советом рабочих депутатов''. Вскоре состоялось первое собрание делегатов нескольких заводов Санкт-Петербурга». Совет просуществовал недолго. Его деятельность прекратилась из- за репрессий. (НЗ2 9-30).

Дело даже не в том, какой совет возник первым, Петербургский или Иваново-Вознесенский. Может быть, в рассказе Волина звучит и мотив: именно мой первый. Важно, что такие советы стали в те годы появляться, что в них участвовали и рабочие, и либеральные интеллигенты (которые, вероятно, слышали о теории синдикализма), что направленность таких советов была оппозиционная, антиправительственная. Ряд анархистских групп выступали против властей. И далеко не всегда большевики играли ведущую роль в возникновении советов. Они и здесь, как и в других случаях, заимствовали чужую идею. Кстати, в анархистской организации Иваново- Вознесенска состоял и Фурманов, в дальнейшем большевик, автор «Чапаева».

Первые советы, по мнению В. Дамье — авторa статьи об анархизме «Столетие советов и современные российские левые» («НЗ»), интересны и для современности «как форма организации потенциального массового движения и как структура желаемого общества».

В деревне советы в период первой русской революции приняли несколько иную форму. В ней советы стали, по существу, органами крестьянских общин, тоже ориентированных на самоуправление, неприятие существующей власти, на стихию протеста, стихию революционную. Община, земское самоуправление в очень большой степени стали выразителями требований крестьян, их воли к переменам и их протест (8–9). Одобрение деревень, т. е. подавляющей части населения, оказалось на стороне эсеров и анархистов. Они обещали крестьянам землю и были далеки от либеральной городской элиты, вызывавшей недоверие народа. Это повторится и в 1917 году, при выборах в Учредительное собрание.

Итак, для анархистов характерна идея советов как формы самоорганизации трудового населения, складывавшейся в ходе борьбы людей за свои нужды и права. Советы, по мнению анархистов, по мере развития могут превратиться в будущий общественный строй, которому присуща свободная инициатива людей, самоорганизация, независимая от институтов власти, политических партий, стремление явочным порядком отстоять свои права, принятие решений обо всех основных действиях на общих собраниях, солидарность и взаимопомощь.

Программа, совсем не мракобесная, вызывающая во многом сочувствие. На практике было сложнее. На первый план выдвигалась стихия крестьянского бунта, «черной земной крови», которая «сулит нам, напрягая вены, все разрушая рубежи, неслыханные перемены, невиданные мятежи» (провер. А. Блок). О таком бунте размышлял еще Пушкин в откликах на современные ему крестьянские волнения, в «Истории пугачевского бунта», опасаясь (а вовсе не оправдывая) его, но и понимая всю сложность проблемы.

К стихии крестьянского бунта присоединялась и стихия уголовная, разбойничья. Часто они оказывались слитыми воедино. Вспомним о некоторых фактах, мифах, легендах. Издавна существовали легенды о благородном разбойнике, защитнике народа от произвола властей. Образы таких разбойников вошли в фольклор, в литературу: Робин Гуд в Англии, Томас Моор в Германии, Стенька Разин, Пугачев, пушкинский Дубровский, Роман Дубровин в «Воеводе» Островского в России, Кармелюк на Украине и многие, многие другие. Но это — разбойники романтизированные, мало похожие на реальных. Впрочем, романтическое начало можно было встретить и у последних. Деятельность Махно и Котовского, о которых речь пойдет далее, — свидетельство возможности такого сочетания (бандитизма и романтизма). Вся эта сложная смесь отразилось и в событиях первой русской революции, и в октябре 17 г., и во время гражданской войны.

Следует вспомнить и пророческое «Предсказание» Лермонтова:

Настанет год, России черный год,
Когда царей корона упадет;
Забудет чернь к ним прежнюю любовь
И пища многих будет смерть и кровь<…>
В тот день явится мощный человек,
И ты его узнаешь и поймешь,
Зачем в руке его булатный нож;
И горе для тебя! — твой плач, твой стон
Ему тогда покажется смешон;
И будет все ужасно, страшно в нем,
Kак плащ его с возвышенным челом

В примечаниях к стихотворению (т.1, с. 368) обычно отмечалось, что оно написано под впечатлением «крестьянских восстаний в России, усилившихся в 1830 в связи с эпидемией холеры» (это верно- ПР) и что Лермонтов «изображает крестьянское восстание мрачными красками, разделяя в этом вопросе ограниченность дворянских революционеров» и его стихотворение «вовсе не отражает отрицательного отношения Лермонтова к народному восстанию» (что весьма спорно —