Из истории русской, советской и постсоветской цензуры

литературоведов (формализма, школы Переверзева, сторонников Воронского). Осуждение Бухарина. Все они потом вынуждены «каяться». Даже Горький должен молчать, хотя он озабочен обострением культурно-политической атмосферы (переписка с Фадеевым и Воронским). Тягостные его раздумья. Порицание действий РАППовцев. Стремление помочь гонимым (отдельные статьи, выступления, попытки использовать личные контакты со Сталиным) (Айм107,113-14,176). Благодаря влиянию Горького в 29 г. Пильняк получает разрешение лечиться за границей. В 31 г. Горький вступается за Замятина, передает его письмо Сталину (сперва просьба Замятина об отъезде за границу отклонена, но потом он все же получает разрешение покинуть Советский Союз) (Айм114). Горького тоже резко критикуют, особенно в Сибирской секции Пролеткульта: «замаскировавшийся враг», защищающий «Всю советскую пильняковщину во всех ее проявлениях». Становится всё яснее, что речь идет не об особом толковании Постановления 25 г., а о полном пересмотре его. Однако, такого пересмотра не произошло, не совсем понятно почему.

Усиление РАППовской тенденции встречает и отпор. Выступления Олеши и Асеева. Первый заявляет, что литература должна быть «абсолютно доступной всем» (как будто бы ориентировка на постановление 25 г. и даже на требования РАППа, на самом деле уверенность, что приспособление литературы к уровню образования и вкусу среднего читателя неминуемо ведет к ее деградации, обеднению).

Еще резче высказывается Асеев: о роковой роли руководителей РАППа, стремящихся к унификации литературы: «…“вожди“ — в большей части своей являются всего лишь литературными чиновниками, пытающимися своим литературным департаментом заслонить живое дело литературы от глаз пролетариата, выдавая за нее свою шумливую и досадную суетливость… Нужно сменить фельдфебелей». Но не такие выступления определяли атмосферу, не они были главными (Айм110).

18 сентября 29 г. статья И. М. Беспалова в «Правде» (т. е. санкционированная; ее перепечатали в других периодических изданиях). Как бы итог дискуссии о постановлении 25 г. Беспалов пишет о «существенных принципах материалистической литературы», о художественном методе, который «поднимается над эмпирией», предполагает абстракцию, художественное отвлечение, но реальное отвлечение, а не иллюзорное. Такой метод предполагает идеалы, но наполненные напряженным движением жизни, а не бледные ее извращения, и должен быть «направленным, действенным, вносить субъективное отношение к воспроизводимому миру, подниматься до степени создания реальных идеалов нового человека и новых отношений, давать глубокие и большие художественные обобщения. Осознанная направленность метода — одна из основных черт стиля пролетарской литературы» (Айм111). По сути дела Беспалов предвосхищает выдвинутые в 32 г. принципы социалистического реализма.

К концу 20-х гг. меняется состав партийных деятелей, определявших тон в культурной политике. Воронский в конце 27 г. теряет должность главного редактора «Красной нови», а в 1928 г., в связи с партийным процессом Троцкого (конец 27 г.), исключен из партии, вынужден каяться. В 29 г. Бухарина освобождают от всех партийных должностей. Примерно в то же время ограничивают функции Луначарского (Айм115). Усилена роль партийных организаций по отношению к писателям, о чем писал П. М. Керженцов: «Надо заслушивать в партийных организациях отчеты работников искусства-коммунистов <…> Наконец, всюду должен быть поставлен вопрос о тех новых пролетарских коммунистических кадрах, через которые партия может влиять на искусство» (Айм116,199).

К концу 20-х — началу 30-х гг. прямое вмешательство партии в вопросы литературы, искусства всё более усиливается. Ориентация на актуально-политические и идеологические задачи ведут к возникновению пропагандистской литературы «соцзаказа». Искореняется инакомыслие, проводятся «чистки» и реорганизации ВСП. Усиливается прямая, осуществляемая в издательствах и редакциях цензура.

Литературно-политические цели властей на ближайшие годы становятся всё яснее. Но их практическое осуществление осложняется тем, что продолжал существовать явный недостаток хорошей литературы, созданной пролетарскими писателями. Все усилия добиться повышения её уровня, литературного мастерства мало помогали. РАППовцы полемизировали, формулировали требования, но не писали значимых произведений, имевших успех у читателей (Айм121). Тем не менее происходит «консолидация» вокруг РАППа ряда литературных объединений, поглощенных им («Кузница», «Бригада», часть «Конструктивистов», «Перевал», «ЛЕФ», «Литфронт» и др.). Обличение и разоблачение, отстранение от руководства лидеров присоединяемых групп, требование подчинения правящей идеологии, лишение всякого своеобразия. А партия не возражала против этого. В апреле 31 г. в статье «Правды», отмечая «огромный рост литературы и большую тягу писателей к организованным формам литературного творчества», редакция признает РАПП «Основным ведущим объединением пролетарской литературы, проводящим линию партии в вопросах художественной литературы». Летом 30 г. состоялся XVI съезд партии. Пролетарские писатели посылают ему приветствие- отчет: они гордятся тем, что партия видит в них «будущих идеологических вождей советской литературы». Посланцы пролетарских писателей (Безыменский, Серафимович, Киршон) выступают с речами на съезде (такого ранее не было). Демонстрация полной солидарности с партией (Айм127).

В редакционной статье журнала «Печать и революция» (30 г, № 5–6) поставлен вопрос о задачах, стоящих перед литературой, которые следует решить к XVП съезду партии (26 января-10 февраля 34 г.). К нему «пролетлитература должна рапортовать о своих колоннах, о колоннах писателей и произведений, которые пером и словом непосредственно участвуют в генеральном сражении за социализм, сидят в окопах великой стройки, заливают ураганным огнем врага, воодушевляют, зажигают героическим пафосом, ориентируют в окружающей обстановке миллионы трудящихся». Руководитель РАППа Авербах, присоединившись к такой ориентации, в статье «Задачи литературной политики», потребовал преодолеть «размагниченность пролетарской литературы», проявляя в будущем побольше «подлинной классовой ненависти». Ряд документов, готовящих как бы к генеральной мобилизации всей литературы. Призыв «ударников в литературу» и пр. (Айм129-130). И всюду употребляется военная терминология (война, бои, враги и т. п.)

В то же время продолжается нежелание партийного руководства с кем-либо делить власть. Отсюда осуждение крайних методов борьбы РАППа. Ответ Сталина на письмо В. Н. Билль-Белоцерковского, в котором, видимо, содержалось требование серьезных мер, направленных против непролетарской литературы. Сталин писал: «Конечно, очень легко „критиковать“ и требовать запрета в отношении непролетарской литературы, но самое легкое нельзя считать самым хорошим. Дело не в запрете, а в том, чтобы шаг за шагом выживать со сцены старую и новую непролетарскую макулатуру в порядке соревнования, путем создания могущих ее заменить настоящих, интересных художественных пьес советского характера». В какой-то степени ответ ориентирован на постановление 25 г. И в тоже время словечки: «вытеснить», «выживать», «заменить», направленные в адрес непролетарских писателей. Этот ответ, вырывая его из общего контекста формулированной вождем литературной политики, позднее истолковывали как проявление терпимости Сталина.

Расхождения партии с РАППом в конкретных оценках (например, попутчиков) имели скорее тактический, чем принципиальный характер. Они определялись прагматическим учетом обстановки. Но в вопросе о том, кто будет руководить литературой, искусством, который был главным, расхождене было стратегическим (Айм116,118).

Поэтому от имени партии требования РАППовцев объявлялись иногда неверными, не очень резко, не слишком решительно, но все же бескомпромиссно. И к началу 30-х гг. расхождения вырисовываются все резче, даже в тех случаях, когда речь идет о тактике. В январе 30 г., после многократных повторений РАППовцами их крайних требований, Керженцев, очевидно по поручению партийных инстанций, со ссылкой на Постановление 25 г., заявил: «Здесь (т. е. в области литературы- ПР) нельзя действовать мерами командования, мерами административного воздействия. Пролетарскую литературу нельзя создать тем, что всех, кто пишет не по-пролетарски, мы бы не печатали или ссылали в Соловки» (Айм100). Это заявление сделано только в 30-м году, после того как в 29-м проводилась энергичная, бурная кампания против попутчиков вообще, против Пильняка и Замятина в частности, кампания, которую партия одобряла (во всяком случае не осуждала). Запоздалое высказывание Керженцева — как бы подтверждало, что полжение изменилось. Тем не менее положение попутчиков было не легким. Возможности публикации их произведений всё более сужались. В 29 г. — апогей нападок. Не случайно уже в 27 г. в одной из парижских газет напечатано письмо русских писателей об их невыносимом положении