Из истории русской, советской и постсоветской цензуры

выступающих и подонки, карьеристы и вполне уважаемые люди, «заслуженные» и «народные. Попробуй не выступить. Потом припомнят. Но многие, вероятно, говорят и от „чистого сердца“, хотя иногда уж слишком впадают в раж. И снова о том, что не все „должным образом“ понимают постановления, в частности „О репертуаре драматических театров и о мерах к его улучшению“.

Самого разного рода материал, свидетельствующий о „всеобщем одобрении“. Например, Абакумов (шеф КГБ) 23 октября 46 г. сообщает Жданову о „наиболее характерных“ письмах военнослужащих в Германии с откликами на его доклад (зачем-то под грифом: „Совершенно секретно“): цензурой МГБ зарегистрировано 109 писем с похвалами этому докладу.

Остановимся кратко на других постановлениях. Одно из них о драматургии, „О репертуаре драматических театров и о мерах к его улучшению“. В нем состояние репертуара признано неудовлетворительным, названо ряд произведений и авторов, указано, что мало ставится пьес о советской жизни: в МХАТе три из двадцати, примерно то же в Малом театре, у вахтанговцев. Те же спектакли, которые на современные темы, — нередко слабые, безыдейные. В постановлении не одобряется увлечение пьесами на исторические темы; в некоторых из них идеализируется жизнь царей, ханов, вельмож. Осуждается „развлекаловка“, которую Сталин терпеть не мог: Э. Скриб „Новеллы Маргариты Наварской“. Да и вообще критикуется постановка пьес зарубежных авторов, которая представляет возможность для пропаганды реакционной буржуазной идеологии и морали, является попыткой отравить сознание советских людей (Гро м? 94). Но в отличие от постановления „О журналах „Звезда“ и „Ленинград““ никто не выделен особо и не объявлен клеветником и декадентом.

Другое постановление — о кино («О кинофильме „Большая жизнь“»), посвящено фильму в двух сериях режиссера Л. Лукова, про шахтеров, послевоенном восстановлении Донбасса. В фильме, особенно во второй серии, ряд сцен не вписывался в общее русло лакировочного изображения действительности. Сталин возмущен: «Просто больно, когда смотришь; неужели наши постановщики, живущие среди золотых людей, среди героев, не могут изобразить их как следует, а обязательно должны испачкать. У нас есть хорошие рабочие, черт побери» (Гром 381). Фильм обвинен во множестве грехов: в ошибочном изображении восстановления Донбасса, в фальшивой обрисовке партработников, в проповеди отсталости, бескультурья, невежества, в искажении быта шахтеров: герои большую часть времени бездельничают, занимаются пустой болтовней, пьянствуют; самые лучшие из них по режиссерскому замыслу — беспробудные пьяницы; персонажи фильма бездушно, издевательски относятся к молодым работницам, приехавших восстанавливать Донбасс. Отмечается слабый художественный уровень фильма, изобилующего сценами любовных похождений, выпивок, разглагольствований в постели, песнями, проникнутыми кабацкой меланхолией, чуждой советским людям.

Луков не выдающийся, но опытный и относительно честный режиссер. В 41 г. за первую серию «Большой жизни» ему присуждена Сталинская премия. Позднее, в 52 г., он получает вторую Сталинскую премию за фильм «Донецкие шахтеры». Вторая серия «Большой жизни», подвергшаяся критике, не шедевр, но в ней нет ни идеологического, ни художественного криминала. В фильме не столь уж сильна тема бытовых трудностей, но кое-что есть о реальных противоречиях жизни шахтеров, что и определило осуждение фильма (Гро м? 82).

В том же постановлении достается и фильму Пудовкина «Адмирал Нахимов». Казалось, что фильм не должен вызывать упреков (героическое прошлое русского народа). Но Сталину не понравилось то, что режиссер решил, для оживления, остановиться и на личной жизни Нахимова. В постановлении утверждается, что получился фильм «не о Нахимове, а о балах и танцах, с эпизодами из жизни Нахимова», а не о герое — флотоводце. Режиссера обвиняют в том, что он «не изучил деталей дела, исказил историческую правду», не показал, что русские были в Синопе, что они взяли в плен целую группу турецких адмиралов во главе с командующим эскадрой.

По мнению Сталина, «развлекаловка» в фильме о Нахимове не нужна; она — гнилая уступка западным образцам. Выступая на Оргбюро ЦК, где обсуждался «Адмирал Нахимов», Сталин назвал Пудовкина талантливым, но зазнавшимся режиссером; и это, по его утверждению, не исключение: легкомыслие режиссеров вообще «доходит до преступления».

Как и «Большая жизнь», фильм Пудовкина оказался не особенно удачным, но недостатки его в постановлении явно преувеличены, да и критика идет не в русле реальных погрешностей. Какой получилась первая версия фильма сказать вообще невозможно, так как она была запрещена и полностью уничтожена.

В постановлении осуждалась и вторая серия фильма Эйзенштейна «Иван Грозный», о чем мы уже говорили в предыдущей главе. Итак, партийные постановления выходили одно за другим. «Дома», в СССР, все их «единодушно одобряли». Всё шло по плану, согласно замыслу начальства. Сложнее было с иностранными откликами, весьма неодобрительными, что несколько беспокоило высокие инстанции. 21 сентября 46 г. член Секретариата ЦК Б. Н. Пономарев писал Жданову «О враждебных откликах в зарубежных изданиях…» на три постановления 46 года. Но и о сочувственных отзывах на них. Авторы последних, по мнению Понамарева, нуждаются в информации; поэтому Совинформбюро, в виде опыта, поручило Вс. Вишневскому написать статью, проект которой приводится в приложении, в форме интервью для одного из зарубежных журналов. Интервью состояло из ответов на четыре вопроса: 1. Что сделано советской литературой во время войны? 2.Что дают решения ЦК советской литературе и лично ему, Вишневскому? 3.Каковы задачи нового руководства ССП? 4.Какова сейчас его личная литературная работа? Вишневский отвечает так: решения ЦК имеют для нас историческое значение; в них ясно и конкретно вскрыты процессы, которые мешали развитию литературы; Сталин отметил, что уходят в прошлое многие недостатки, когда-то характерные для русской жизни. (См. Литфр. Всё о постановлениях по этому источнику. — ПР). О Зощенко Вишневский отвечает прямо по Записке, на основе которой готовилось постановление ЦК: офицер царской армии, менял множество профессий; его рассказы ранее били по мещанам; но с тех пор многое изменилось; успехи индустриализации, коллективизации, победа на войне. «А Зощенко, замкнутый, угрюмый, стареющий, все продолжал писать свои сатиры…»; когда началась война, он бросил Ленинград и стал писать свою «исповедь» (подразумевается повесть «Перед восходом солнца» — ПР): «Это одна из самых мрачных и грязных книг, которые я когда-либо читал». Ленинград выступил с протестом против клеветника, пасквилянта… Рабочие Радиозавода, работавшие 730 суток под огнем немцев, написали письмо-протест. Я сам провел всю войну в Ленинграде. Знаю его хорошо. Рабочие Радиозавода приходили ко мне. Протест боевых, настоящих людей должен был, казалось, повлиять на Зощенко, «Но он опять угрюмо, индивидуалистично отвернулся». Он клеветал на Ленинград и Ленинград ему ответил. Зощенко дошел до того, что не дал ни одной строки о великой войне. И т. д., и т. п. 5 страниц громких слов, клеймящих Зощенко и возвеличивающих подвиг ленинградцев, самого Вишневского. Прямая ложь. Она, пожалуй, любопытна лишь тем, что обвиняет Вишневского в причастности к грязной фальшивке, которая направлена была в 43 г. против Зощенко (см. предыдущую главу). Как и в докладе Жданова, в ней нет ни слова о том, что Зощенко — георгиевский кавалер, инвалид первой мировой войны, с тяжелой болезнью сердца, отравленный газами. Он изображается дезертиром, бежавшим из блокадного Ленинграда. Как будто другие писатели оставались вблизи фронта, не эвакуировались. С гораздо меньшими основаниями, чем Зощенко.

Об Ахматовой в «интервью» говорилось кратко. Только то, что наконец-то избавились от вреда, который приносили «Зощенко, Ахматова и прочие», «пасквилянты, клеветники на революцию и народ», «трусливо сбежавшие из смелых городов», создававшие эти клеветнические произведения. О славных традициях ленинградцев, которые были в первых рядах штурмующих Берлин; «эта честь выпала и мне». Словом, Вишневский старался во всю. И себя не забывал возвеличивать. Однако, этого начальству показалось мало. К «интервью» Вишневского приложена записка из Управления пропаганды и агитации: статья неудовлетворительна, не выполняет своего назначения, факты, приведенные автором, вряд ли убедят заграничных читателей.

В том же духе об «интервью» Вишневского писал позднее Александров Жданову. Он критиковал творение Вишневского, но считал, что написаны оно живо и, при некоторых исправлениях и добавлениях, могло бы использоваться в иностранной прессе. Александров указывал ряд мест, по его мнению, нуждающихся в исправлении: нельзя сказать, что произведения Зощенко в 20-е гг. обличали мещан и обывателей; «Напротив, нужно сказать о том, что Зощенко клеветнически изображал