инициативу в свои руки. Он добивается, что ему, а не Маленкову, поручена подготовка постановления о журналах «Звезда» и «Ленинград» и со всей рьяностью и строгостью берется за выполнение поручения. Кроме прочего, ему нужно продемонстрировать, что никакого снисхождения к ленинградцам он не испытывает.
Далее главной фигурой в подготовке постановления становится Жданов. Он, видимо, ставит Ахматову и Зощенко в центр постановления, «по старой памяти». Ахматову он «разбирал» в октябре 40-го года, Зощенко — совсем недавно, в конце 43-го. Даже формулировки обвинений в памяти сохранились. С Ахматовой дело было более или менее ясно. Ее стихи были знакомы Сталину, она раздражала его и он резко оборвал Прокофьева, когда тот попытался вступиться за Ахматову.
Зощенко он тоже знал и не любил. Но рассказ «Приключения обезьяны» не давал ни малейших оснований поставить его в центре обвинения. Сталин спрашивал: почему его не напечатали в детском журнале? Но ведь его напечатали именно в детском журнале. В «Звезду» он попал случайно. В данном случае Зощенко стал «без вины виноватым». Какого-либо подспудного смысла в рассказе не было, как и ориентации на «советских людей», как сказано в постановлении. Давать такой подтекст в журнале для детей младшего возраста было бы смешно. И напечатан в «Мурзилке» он закономерно, отчасти перекликаясь с «Мойдодыром» Чуковского. Невоспитанным детям, а не «советским людям» адресованы «Приключения обезьяны». Перепечатка их в «Звезде» давала, при большом желании, возможность истолковать рассказ как антисоветскую сатиру, придавая ему совершенно иной оттенок. Но ведь и Зощенко и редактор «Звезды» не помышляли о таком оттенке. Для Зощенко, видимо, создание рассказа входило в планы вынужденного отказа от сатиры, о котором он говорил агенту при допросе (опять аналогия с детскими стихами Чуковского). Но Зощенко «навяз в зубах». Жданов хорошо о нем помнил. Так рассказ «Приключения обезьяны» попал в постановление. А главное все же объяснялось тем, что интеллигенции снова нужно было дать понять: критикуют самых маститых и талантливых.
В материалах Управления пропаганды и агитации сохранилось дело о Зощенко. Там имелись сведения, собранные о нем, автобиография, написанная в 39 г, личная карточка-анкета члена ССП и небольшая справка о «Серапионовых братьях». Всё это позднее широко использовал Жданов.
Не остались в стороне и «органы». 10 августа 46 г. (т. е. на следующий день после заседания Оргбюро) министр Государственной Безопасности В. С. Абакумов посылает секретарю ЦК Кузнецову (члену комиссии по подготовке решения) справку КГБ по Зощенко. Совершенно секретно. 3 страницы. резко- отрицательной характеристики Зощенко. Ему приписываются высказывания, возможно выдуманные, возможно реальные. Кое-что перекликалось с содержанием беседы Зощенко с сотрудником НКВД (см. пятую главу), но знаменательно, что прежний материал извлекли на белый свет как раз перед докладом Жданова, как сведения для подготовки его. Справка так излагает позицию Зощенко: сейчас советская литература представляет собою жалкое зрелище; творчество должно быть свободным, а у нас всё по указке, по заданию, под давлением; мне нужно переждать, после войны литературная обстановка изменится, пока же я ни в чем не изменюсь, буду стоять на своих позициях. О том, что Зощенко и ныне продолжает критиковать строгость цензурного режима, «отсутствие условий для подлинного творчества»; у Зощенко, согласно справки, довольно обширный круг знакомых среди писателей Москвы и Ленинграда; творческий и жизненный путь его характеризуется как «антисоветский»; в последнее время, по мнению КГБ, творчество Зощенко «ограничивается созданием малохудожественных комедий, тенденциозных по своему содержанию: „Парусиновый портфель“, „Очень приятно“».
На основании сообщения, Абакумовыа, но в более кратком изложении, 14 августа 46 г. Еголин посылает Жданову справку о Зощенко (материал для доклада). Сокращения знаменательны. Опущено, что Зощенко ранен на фронте и отравлен газами, что освобожден из армии в 19 г. по болезни сердца, но оставлено, что был офицером в царской армии. И вывод о творчестве: пустые юмористические рассказы, пошлое зубоскальство, переходящее в глумление над советским человеком; ничего ценного не создал и в прежние, и в последние годы.
Вернемся к заседанию Оргбюро 9 августа. Выступление Вс. Вишневского. Тоже пытается полузащищать ленинградцев. Говорит о значении короткого рассказа (видимо, какая-то ориентация на Зощенко, а, может быть, и противопоставление ему). Но и критика Зощенко в унисон со Сталиным: «У него везде персонажами являются пьяные, калеки, инвалиды, везде драки, шум. И вот возьмите его последний рассказ „Приключения обезьяны“, возьмите и сделайте анализ его. Вы увидите, что опять инвалиды, опять пивные, опять скандалы» (173). Говорит Вишневский и о недостатках редакции «Звезды», её вине. Чей-то голос: «хвалили в журнале Ю. Германа». Выступление П. С. Попкова (первого секретаря горкома Ленинграда, после смерти Жданова репрессированного). Ответ на реплику: «да, хвалили, не критиковали». Соглашается с закрытием «Ленинграда», с тем, что состав редакции «Звезды» следует пересмотреть. Предлагает назначить редактором Прокофьева. Реплика Маленкова: «надо ли оставлять в редакции Ю. Германа?» Сталин: «Он хороший писатель, но они думают, что писатели политикой не занимаются, проповедуют аполитичность» (снова демонстрирует себя в роли снисходительного эрудита —
Следует особенно отметить реплики Маленкова. Он подробно не выступает, но замечания его имеют вполне определенный характер. Весьма агрессивен. За время заседания сделал больше реплик и задал вопросов, чем Жданов, другие. На вопрос Сталина, осведомлен ли Ленинградский комитет о составе редакции журналов, Маленков „выскакивает“ (ведь вопрос обращен не к нему): „Это ленинградский комитет решил“; и далее о том, что Ленинградский горком, утверждая редакцию „Звезды“, ввел в нее Зощенко (175). Именно по предложению Маленкова в окончательный вариант постановления внесен пункт о грубой политической ошибке Ленинградского горкома. Участники заседания вспоминали и другие его реплики: „Они там битых у себя в Ленинграде приютили!“, «И обиженных приютили. Зощенко критиковали, а вы его приютили». Автор воспоминаний, П. Капица, пишет, что воспроизводит реплики Маленкова отчасти по памяти, отчасти по торопливым записям, но очень точно передает свое настроение, помнит его глаза «без улыбки, а лицо вечно серьезное, как у евнуха» (175). Маленков по решению Оргбюро включен в комиссию по подготовке окончательного варианта постановления, т. е. «переброшен на идеологию», пусть в разовом порядке (176). Того он и добивался.
Всё же общее руководство подготовкой и проведением кампании поручено не ему, а Жданову. Тот уже стал стараться. Ничего другого ему не оставалось. Надо было проявлять усердие, показать, что он, не менее Маленкова, борется зя идеологическую чистоту литературы. Это ему удалось. При этом нужно понимать, что роль погромщика литературы Жданову не столь уж неприятна. Она соответствовала его наклонностям. Он вошел во вкус. Только разве что с Ленинграда Жданов, вероятно, не начал, если бы не необходимость.
Он, член политбюро с 39 г., остался вторым (после Сталина). Как бы его наследником. Явно опережает Маленкова. «Венценосный» брак Светланы Алилуевой с Юрием Ждановым, тоже начавшим
