Из истории русской, советской и постсоветской цензуры

такая психологическая война не прекращалась и ранее, в 2001–2002 гг., что не мешало России и Западу быть военными союзниками в реальной горячей войне с «исламским экстремистским интернационалом» (выражение Путина); ныне Лавров каждой строчкой своих статей заявляет жестко и определенно: американцы, мы не с вами, мы меняем свою ориентировку в глобальном конфликте и само понимание этого конфликта: «Россия не может принимать чью-либо сторону в развязанном межнациональном конфликте глобального масштаба». Пионтковский считает, что подобные высказывания напоминают цитаты из выступления Молотова 31 октября 39 г., в которых содержатся уверения, что СССР — нейтральное государство — не намерен связывать себе руки, становясь на чью-либо сторону; в этом повороте 39 г. сказалась идейная близость «кремлевского го'рца» и его тонкошеих вождей идеологии фашизма; недаром Риббентроп говорил, что чувствовал себя в Кремле как «среди старых партийных товарищей»; те же чувства переполняли, видимо, одного из лидеров ХАМАС, Халеда Машаля, во время переговоров в Кремле: он не подписывал никаких протоколов, но демонстративные прогулки по кремлевской территории, осмотр кремлевских достопримечательностей, православных соборов, прием у патриарха всей Руси и пр. свидетельствовали, что цель визита выходила далеко за рамки изложения ему Россией позиции западного «квартета»; произошла как бы демонстрация сознательного выбора кремлевского питерца и его толстошеих вождей; один из влиятельных думских деятелей благодушно заявил: «наше законодательство не расценивает ХАМАС как террористическую организацию», поскольку «ХАМАС не вел никакой террористической деятельности на территории РФ»; конечно, с такой точки зрения, те, кто взрывает автобусы с детьми, убивает мирных жителей, евреев, американцев, иракцев не террористы; они социально близкие российским властям «борцы с однополярным миром» (террористы — лишь чеченцы, защищающие свою землю и свой народ — ПР); похоже, что выбор сделан: всё ясно. Но Пионтковский, заканчивая статью, напоминает две простые истины: первая — хотя США и Европа сделали множество ошибок и пока проигрывают психологическую борьбу с исламским радикализмом — террористы «никакие не борцы за национальное освобождение или религиозную идею, а откровенные мерзавцы: определение „исламофашисты“ применительно к ним является вполне уместным». Второе — «как бы не неистовствовала сегодня наша антиамериканская клака», какую бы солидарность с исламскими «борцами» она ни выражала, в глазах исламофашистов Россия всегда останется частью ненавистного Запада, причем наиболее уязвимой и наиболее привлекательной для экспансии; за 39 г. неизбежно последовал 41-й; пакт Молотова — Риббентропа привел Россию на край гибели; Русский Бог, морозы, невероятное мужество и жертвенность русского народа спасли её, но заплатить за победу пришлось миллионами человеческих жизней. Пакт Лаврова — Машаля и очередной «выбор сердца» кремлевских вождей могут иметь не менее серьезные последствия; в 2000 г. Путин говорил об общей угрозе, теперь он забыл о ней: «Каким слепым и безумным кажется нескрываемое злорадство, с которым его министр <… > считает необходимым заметить европейцам, что они ''еще не осознали, что стали частью исламского мира''»; подобные высказывания, по мнению Пионтковского, напоминают, как трагифарсовое подражание, те поздравления, «которые предшественник г-на Лаврова (Молотов — ПР) передал руководителям Третьего рейха по случаю успеха доблестных германских войск — взятии Парижа».

Говорит Пионтковский и о том, что изменение отношения российских властей к террористам сказывается не только в моральном сочувствии, но и в реальной помощи им: по сведениям Пентагона русские силовики снабжали военной информацией Садама Хусейна в начальный период войны в Ираке; 27 марта 06 г. появилось сообщение об аресте в Германии группы (в основном русских), покупавшей для Ирана материалы, которые возможно применять при изготовлении ядерного оружия (ведется следствие); нельзя поручиться, что во время переговоров с делегацией ХАМАС не были заключены какие-либо секретные соглашения: такое бывало (вспомним секретный протокол к пакту Молотова-Риббентропа).

Инструктивной лекции Суркова, о которой говорилось выше, можно противопоставить интервью А. Илларионова. Он дал его редактору радио «Эхо Москвы» Венедиктову 17 марта 06 г. и оно появилось в интернете 24 марта. Вначале рассматривается вопрос о Стабилизационном фонде. Многие полагают, что Стабилизационный фонд можно использовать для различных нужд страны, для повышения пенсий, зарплат и пр. Илларионов решительно возражает против такого использования фонда. Он считает, что всякое использование Стабилизационного фонда внутри России неизбежно ведет к инфляции. По его мнению, из фонда прежде всего следовало бы выплатить иностранные долги, избавиться от уплаты процентов на них, а затем его можно использовать для вкладов для будущего поколения (ныне сделано то, против чего возражал Илларионов: принято решение об использовании Стабилизационного фонда. ПР.25.06.08).

Затем Илларионов говорит о несостоятельности монополистической политики установления цен, в частности на энергоносители. Он приводит пример из далекого прошлого, когда Турция пыталась отрезать Европу от доступа к восточным пряностям. Ничего хорошего из этого для Турции не получилось, а Европа нашла выход, способствующий ее развитию. Аналогичная история произошла в XX веке с Саудовской Аравией, когда она попыталась установить монопольные цены на нефть. Илларионов делает вывод, что страны, проводящие монопольную политику, в конечном итоге не выигрывают от неё, а обречены на упадок и застой. К доводам Илларионова можно бы добавить ссылку на высказывания Ленина о том, что монополии — характерная особенность империализма, загнивающего капитализма, обреченного на гибель («Империализм, как высшая стадия капитализма»). Полезно вспомнить и некоторые элементарные сведения политической экономии, учения Маркса: о стоимости, цене, себестоимости, монопольных ценах и т. п.; достаточно хорошо известно, что ни к чему хорошему для монополистов, в конечном итоге, монопольные цены не приведут. Но конечный итог — дело не сегодняшнего дня; пока же почти вся нынешняя экономика России основана на монопольных ценах на газ и нефть, не только добываемые в стране, но и покупаемые у других и перепродаваемые по спекулятивным ценам. Здесь уже речь идет не столько об экономике, сколько о политике, и политике пагубной, недальновидной — ПР.

Но вернемся к Илларионову. Ему задают вопрос: закономерно ли присутствие Россия в «восьмерке» наиболее развитых держав, или ей дали там место в виде «аванса», поощрения на будущее? Илларионов отвечает так: присутствие государств в «восьмерке» определяется двумя обстоятельствами: величиной ВВП и уровнем демократии; по ВВП, экономическому производству, доходу на душу населения Россия стоит в «восьмерке» на последнем месте; но дело не только в этом; важно, что от седьмого места она отстает примерно в три раза (размер ВВП в остальных странах «восьмерки» колеблется от 28 до 40 тыс. долларов на человека в год; ВВП в России — около 10 тыс.). По словам Илларионова, по уровню развития Россия относится совсем к другому классу стран, чем остальные члены «восьмерки»; в начале 90-х гг. намечалась тенденция приближения России к уровню остальных; под эту тенденцию она и получила «аванс»; но позднее такая тенденция исчезла; остается, правда, более высокий темп развития, но он тоже в последние годы снижается; высокий темп развития объясняется исключительно выгодной для России внешнеэкономической конъюнктурой (она получает доход от нефтепродуктов, а остальные члены «восьмерки» за них платят); доход России в сравнении с остальными — мнимый; реальный у них постоянно увеличивается примерно на 2.2 % в год, а у России он понижается на 1.5 %; уровень инфляции за год у них около 2 %, а у России на протяжении пяти-шести лет — примерно около 15 %; получается практически разница почти на порядок. Это экономика.

Со второй составляющей, демократией и политическими свободами, по словам Илларионова, дело обстоит еще хуже, значительно хуже. Между Россией и остальными членами «восьмерки» — кричащая разница. Остальные страны, её составляющие, пришли к политической свободе около пяти десятилетий тому назад. В России — совсем недавно. Затем остановились и начали обратное движение. В 91 г. Россия, в основном, политически свободная страна, затем около десяти лет — частично свободная. Но в последние годы она снова стала политически несвободной, особенно за последние год-два. Вопрос Венедиктова (ведущего передачу): как это определяется? Илларионов: Имеются объективные показатели, которые определяются разными общественными организациями, начиная с «Фриид Хауса». Россию относят к таким странам как Судан, Египет, Афганистан, Руанда. Россия принадлежит к иному миру, чем европейские государства. К какому же? Об этом судят по разным составляющим: степень демократичности выборов, степень свободы СМИ, независимость судов, положение оппозиции, свобода доступа её к СМИ и многое другое, что составляет индекс политических свобод (думаю, что здесь и разделение и независимость трех ветвей власти: законодательной, исполнительной, судебной;