Неронова, В.А.Смирнова, Наталья Константиновна Беляева, Н.М.Кувшинова, М.И.Кичигина сутками обрабатывают и отправляют в тыл.
В армию Клава Заковоротная была призвана в июле 1941 года и направлена на станцию Народная в Воронежской области, где формировался эвакогоспиталь 2654. Работала старшей сестрой третьего отделения, которое располагалось в одноэтажном здании с голландскими печами. Зима 1941-42 годов была очень холодной, обмундирование нам не выдали, и мы работали в том, в чем приехали. «В самом начале холодов у меня порвались туфли, и я бегала по территории госпиталя, между корпусами, в тряпичных босоножках, по снегу, лежавшему выше колен. Форму нам выдали только в конце зимы, а весной 1942 года наш госпиталь передислоцировали сначала на станцию Жердевка, а затем в Острогожск. В Острогожске, после слияния двух госпиталей, 2654 и 2926, вновь образованному госпиталю дали номер 2926. Несколько человек, в том числе и я, были откомандированы в штаб армии. Но в день, когда мы должны были уехать, комиссар Деркачев отправил меня в соседний госпиталь для сдачи крови тяжелораненому. К моему возвращению уже все откомандированные уехали, а меня отпустили отдыхать на три дня.
Первого августа 1942 года Клава Заковоротная вышла на работу в челюстно-лицевое отделение в день, а второго дежурила в ночь. Наше отделение располагалось в одноэтажном саманном здании, в котором находились также аптека, штаб, большой клуб, была и операционная. Рано утром фашистская авиация начала разрушать город. Первые бомбы посыпались в районе нашего общежития. С началом бомбежки начальник госпиталя Аубрехт и комиссар Деркачев сели в машину и уехали, оставив нас без командования. Все врачи и медсестры оставались на местах. Стали поступать раненые не только с передовой, но и пострадавшие местные жители. В операционной шла безостановочная работа. Штаб спешно выдавал документы раненым, которые сами могли передвигаться. Транспорта для их отправки у нас не было.
Вскоре бомбы посыпались в наше здание. Попали в операционную, затем в штаб, аптеку и аптечный склад, в палаты с ранеными. Немецкие эскадрильи, непрерывно сменяя друг друга, методично били по городу. В отделении уже не было ни окон, ни дверей, ни крыши, оставался целым только клуб, в котором на полу, на матрацах лежали тяжелораненые. Я растащила всех с середины по возможности ближе к стенам. Когда вышла из клуба, никого из сотрудников близко не было, и я, накинув черный халат, легла под куст, надеясь найти спасение. Но в это время из крытой щели высунул голову капитан Сергеев. Увидев меня лежащей под кустом, он зло выругался и заставил спуститься к нему. Там мы просидели до темноты, до тех пор, пока не прекратилась бомбежка. А затем покинули свое убежище и побежали, перепрыгивая через трупы и горящие бревна.
Город превратился в сплошной костер, к нему уже подходили немцы. Двадцать километров до села Щербаково мы бежали, не останавливаясь, а оттуда двинулись, кто как мог, на восток.
Мне повезло больше других. В Щербаково стояла ПЭПовская машина, готовая к отъезду, в ней лежали наши вещи из общежития, и шофер, зная меня, взял с собой. Оттуда мы двинулись на реку Хопер, недалеко от Новохоперска. В город входить было опасно, так как он подвергался бомбежкам. После того, как капитану Педченко удалось собрать нас воедино, мы уже под командой двинулись к Волге. Затем на баржах переправились на ее левый берег. Поскольку после бомбежки медицинского имущества у нас не было, и мы не могли развернуться для приема раненых как самостоятельная единица, нас направили временно на помощь другим госпиталям. Я попала на эвакопункт. Раненых было слишком много, ведь шли бои за Сталинград. Работали мы по 20 часов в сутки, а иногда и по двое-трое суток не ложились спать.
Рано утром фашисты начали ритмичный артобстрел и прицельно бомбили госпитали. Дым горящих домов застилает солнце, повсюду слышны крики о помощи. Раненых стало еще больше. Медсестры Аня Глазунова и Маша Жеребцова работали как все — день и ночь без отдыха. Только однажды, посмотрев на свои грязные от копоти, в пятнах и брызгах крови халаты, пошли умыться и постирать. И никто не мог предсказать, что это последний миг их молодой жизни. Бомбы падают с гудящего неба, недолет… перелет… Вздрагивает, как живая, земля, к ней, родимой, прижались сестры. Страшно видеть с черной свастикой самолет, нацеленный в пике прямо на них. Вскрикнула и забилась Маруся Жеребцова, смертельно раненая осколком в сердце. Она была добровольцем, со второго курса пединститута. Ее под градом осколков Л.З.Смушко, В.А.Смирнова и Н.К.Беляева перенесли в санпропускник и накрыли шинелью. Смушко похоронил ее в саду. В это время во дворе госпиталя начпрод Николай Иванович Жуков раздавал раненым оставшееся в складе продовольствие. Осколком бомбы у Николая Ивановича оторвало челюсть, а два других пронзили спину. Израненных, истекающих кровью бинтуют медики. Убитые остались лежать. Перевязав всех, отправили на эвакуацию на повозках. Их сопровождали врачи Н.М.Кувшинова, М.Богаева. По дороге Жуков скончался.
Началась поспешная эвакуация раненых — из школы к санпоезду и на попутных машинах. Очередная бомба попала в госпитальное здание, со скрежетом половина здания погребла под стенами раненых. Мария Горелова контужена. Оставшихся в живых выносили, выводили. Старший политрук Л.З.Смушко с пистолетом в руке останавливал машины. Зина Маркова, Тася Новикова, Таня Кисель, Аня Мамонова вместе со старшим политруком грузили раненых на машины. В операционной выпала стена, летят стекла и осколки бомб, в палатах горят матрацы, медперсонал работает, не обращая на это внимания. Одному бойцу без наркоза ампутируют правую руку, он мужественно перенес боль. Полежал немного и начал помогать раненым. Потом сам пошел в тыл к деревне Щербаково. Этот случай нам особенно запомнился.
Бомбежка продолжается, здание госпиталя вовсю шатается, пули свистят. Невыносимо страшно! Машины с ранеными больше не идут. Варвара Николаевна Неронова перевязывает вместе с сестрами. И вот кончились бинты. Варвара Николаевна пошла за транспортом в ПЭП и больше в госпиталь не вернулась. Ее тяжело ранило в ногу, в бедро, в то время, когда она бежала садами. Она выползла на дорогу, кто-то перевязал рану в этом аду. Одета она, как и все госпитальные, в гражданское. Ее подобрали наши отступающие солдаты и уложили в прицепе грузовой машины. Но проскочить по мосту через Дон около Каратояка машина не смогла. Фашисты его разбомбили уже во второй раз. И снова саперы начали наводить мост. Рядом, на открытом месте, скопились люди, машины. Фашисты расстреливают с самолетов, а их снайперы выбивают наш офицерский состав. Варвара Николаевна выпала из прицепа, поползла в окоп. Здесь ее и захватили немцы. Она прожила в Острогожске и лечила гражданских раненых.
Отход госпитального персонала по приказу ПЭП, начальника госпиталя Аубрехта и комиссара Деркачева проходит под разрывами бомб, артобстрелом врага поспешно, группами с ранеными, в одиночку. Убитые падают, а живые идут дальше, под гром и ужас войны. В это время фашистские мотоциклисты заняли окраины Острогожска, добивая, уничтожая все живое. В небе видны немецкие парашютисты, строчат автоматчики, стреляют снайперы. Саша Аккуратнова забежала в физиотерапевтический кабинет, взяла жакет и халат. Выбежала, а рядом ухнула бомба. Волной Сашу сшибло с ног, опрокинуло на землю. Голова гудит, идти очень трудно. В потоке отступающих я встретила повара Биткина и физрука Карпова.
Всю ночь шли в горящем пригороде, в удушливой пыли и дыму, под грохот разрывов и стоны раненых, помогая им. У Саши туфли расстегнулись и потерялись, ноги кровоточат. Дошли до берега Дона, нашли лодку, переправились на другую сторону, несмотря на обстрел и бомбежку, огромные фонтаны воды от разрывов и волны, перехлестывающие за борт лодки. От контузии гудит голова. Ноги обмотала обмотками. Посадили в машину, благополучно прибыли в военкомат. Там спрашивают документы, а у нас их нет. Говорят — уходите скорее, скоро начнут бомбить. Только вышли из города, пошла круговерть! Самолеты заходят, бомбят, идет артобстрел. По всем дорогам отступают, увозят раненых. Фельдшер в машине ранен. Взяли меня. Помогаю, подбинтовываю, даю пить. Приехали в город Бобров, сдала раненых. Утром в местной милиции встретила одну из наших сестер, очень обрадовалась. Посадили нас на машину. Едем, а самолеты пикируют, бомбят. Мы на ходу выпрыгнули и в окоп. А над нами словно небо раскололось. Фашисты бомбят, а краснозвездные их обстреливают, разгоняют, оберегают живую дорогу. А бомбы падают, пули, пули находят беззащитных людей. Вот упал повар Тоскин. Подбежала, а он уже не дышит, глаза стеклянные и одна слезинка… По машинам! По машинам!
В Острогожске Маша Горелова лежит без сознания. Пришла в себя, ничего не помнит. Ночь, разбитое здание. Встала с земли, отряхнулась, вышла в сад. Страшно… Стала звать своих. Никого. В голове боль, почти не слышит. Значит, контузило. Подошел военный.
— Вы кто?
— Маша Горелова, сестра!
