Жадан ранен в ногу и временно у нас санитаром. Предлагаю пани садиться, держа гуся, а второй смирно остановился у двери. Капитан Лерман открыла дверь, к ней быстро направились пани. Они разговаривали, а я держала тяжелую птичку. «Товарищ капитан, куда прикажете гусей?» «Отдайте обратно!» С радостью сую женщинам гуся, но они что-то доказывают и не берут. «Пошлите на кухню!» «Есть на кухню!» Санитар взял одного: «Ого! Тяжел!» Отдала ему второго. Пани раскланялись и довольные ушли.
Темнеет. Зашла мерить температуру. Больной, рассыпав рябину, спал. Раненый попробовал рябину, поморщился. «Как рябины поел, так и спит». «Не будите его! Это он выздоравливает!»
Условия способствовали тому, что госпиталь на этот раз отличился своей работой. Раненые хвалили и писали благодарности. Наступления, освобождение родной земли, чувствовалась победа. Вскоре приехали генералы Ганиев, Радецкий, подполковник Ширилихт и другие. Благодарили за лечение солдат. Работой госпиталя остались довольны. Приезжал полковник Фишман (он был ранен в череп осколком) и тоже остался доволен работой. Раненых уже немного. Затишье на этом участке, а рядом, слева, идет бой. 1 декабря послали в часть за литературой. На попутных машинах добралась до части. А они в атаку с утра ходили. Встретила бывшего раненого Василия Ивановича Шевелева.
— Здравствуйте! Новенькие стихи написали?
— Пишу!
Дал мне тетрадь. Мне понравился призыв «Врага не щади!» Вскоре получила от него письмо со стихом.
Раненые читали, вспоминали о замученных семьях, все виденные зверства. И закипали местью!
13 сентября приняли в члены ВКП(б). Радость! Идут упорные бои. 5 октября контратака. Наши войска отошли на 3 километра. Целый день и ночь трясет артобстрел, идут тяжелые танки. Отбили прежние позиции. Раненые поступают возбужденные. Работы много.
3 декабря именины Зины Сусловой, это новый начальник аптеки, полная цветущая блондинка. Приглашала. Обещала накормить пельменями по-сибирски. Но у меня работы полно, эвакуируем раненых в тыл, раненые закутаны, подбинтованы.
— До свидания, сестрица! Хорошо у вас было, и в перевязочной такие хорошие все, и кормежка вкусная! Везде бы так!
— Счастливого пути, дорогие!
Раненых осталось немного, только самые тяжелые. Постепенно отгружаем.
А с 7 декабря в госпитале открыты высшие курсы полковников. 10 декабря дежурная по части.
28 декабря развернулись в Заторах. Конец старому году. Что-то нас ждет еще? Кто останется в живых? Под аккордеон танцуем у большой наряженной елки. Раненые — кто может — тоже пришли встретить Новый год. Вот и Евгений Жадан. Жаль, что он хромает, нельзя танцевать…
Глава XIV
Мы пришли в Берлин
14 января 1945 года началось наступление на нашем участке. Грохот орудий колышет стены домов, стекла со звоном лопаются и летят вниз. Как группа медусиления работаю в госпитале, где начальном Барков. Назначили в перевязочную в ночную смену. Много поработали врачи, залатывая тела наших героев, истекающих кровью, отдающих жизнь за свободу.
Под самое утро привезли раненого в живот. Воспаление брюшины уже началось. Обескровленный, с высокой температурой, он все время просит пить. «Пить нельзя!» «Меня уже поили! Сестрица, я буду жить? Дети у меня, постарайтесь!» Смотрю карту. Врачи обработали, промыли кишки, вытащили осколки, заштопали в нескольких местах порванные кишки и уложили обратно. Я вижу, что надежды очень мало. Положили на носилках в последнюю палату у двери. Я села рядом, а он все просит пить. Кладу на голову мокрое полотенце, протираю сероватое лицо с седыми бровями. Наркоз проходит. Открыл большие глаза, голубые. Не поймет, где он. «Дочка, пить!» «Это я, сестра. Пить пока нельзя. Вам доктор операцию сделал, потерпите!» «Сестра! Умираю я! Спасите Христа ради, семеро детей, один другого меньше. Что баба одна с ними сделает, кто им хлеба даст? Спасите, век не забуду! Пить! Пить!..» Раненые повернулись к нему, уговаривают, а он все протяжнее и громче молит о спасении, хватает меня за руки. Не могу больше смотреть на него. Пошла к врачу. Врач, проверив и дав назначение, ушла. Болеутоляющий укол и кусочки льда глотать, но в глазах был приговор. Проглотив кусочек льда, он закрывал глаза и умолкал, но тут же опять начинал беспокойно шевелиться и кричать. Опять кусочек льда… Рассвело. Раненый все мечется, стонет, лицо заострилось, глаза слезно блестят. Меня сменила пожилая сестра, начинался хлопотливый день. Мне разрешили спать два часа. Но тут пришла врач — II группы кровь нужна. Взяли у меня. Голова кружится. Стакан горячего кипятка, и я сплю.
17 января уже в Насельске. Назначили в эвакоотделение. Работа легкая. Порожние машины идут мимо госпиталя. В любое время, когда требуется машина, иду на центральную улицу и заворачиваю нужное количество машин к отделению. Сестры и санитары быстро грузят раненых. Уже полторы тысячи раненых обработали и эвакуировали. Поток кончился. Перевели старшей сестрой в госпитальное отделение, где лежат 48 тяжелых раненых. Требуются только хороший уход и выполнение назначений врача. 2 февраля ленинградский госпиталь принял раненых.
9 февраля как группа усиления с санитаром — в госпитале № 2192 (начальник Попов). Работы много.
10 февраля чуть свет (даже не дали спать и есть) мчимся на машинах. Мелькают разбитые города: Новое Място, Плонск, Дробин, Сербц, Рыбин, Бродница, Яблонево. Я то засыпаю, то просыпаюсь, сидя между сестер. Молочный сырой туман окутывает пятнистую от талого снега землю. Небо хмурое, сырое. Мелькают укрепления, стройные ряды аллей и войска, идущие вперед — пешком и всеми видами транспорта, — как бесконечная пятнистая живая змея. Между двух сопок озеро, поросшее высоким тростником, который под порывами ветра превращается в бушующее море, а волны пушистых верхушек клонятся к ноздреватому серомолочному льду. А вот притаились большие серые пушки среди безобидного камыша: одна, другая, третья. И нет им конца. А сзади них, на пригорке стоит молотилка, напоминающая о мирной жизни. За ней — связь. Вот скрючился фашист. Это его последнее донесение. Из проруби торчит половина лошади, всадник под водой, а рука с растопыренными пальцами прижата к кромке льда боком лошади. Сильно был укреплен рубеж. Но под натиском наших богатырей, выступавших под лозунгом «Гони захватчика! Освободи наших сестер и детей из плена!», сметены и уничтожены. По обочине дороги гонят навстречу трофейных коров. Все они черные с белыми пятнами, похожи друг на друга, не доены, мычат.
Машины остановились в селении. Названия нигде нет. Жителей нет. Нам отвели дом для отдыха. Наши машины с персоналом и кухней где-то застряли. Осмотрев дом, послала на чердак проверить и запереть вход. Кто-то из бывших раненых быстро затопил печку. Заперли запасную дверь. Проверяя подпол, санитар обнаружил открытый бочонок с повидлом.
— Товарищ лейтенант! Разрешите откушать?
— Отравлено, наверно. Не стоит время терять, дрянь какая-нибудь, для корма животных!
Неуверенно говорю, обходя вокруг погреба и заглядывая в темный квадрат. А в желудке пусто, рот
