– - Если бы нашелся такой человек, отворожил бы меня от нее, ничего бы, кажись, не пожалел, -- вслух подумал Влас, -- ей-богу!
И он опять стал убеждать себя, как это не идет ему этим заниматься. Вот он запил, за одно лето оказал в себе такую прыть, какой никто в нем не ожидал. А в какое положение он ввел жену и себя! При воспоминании об этом у Власа захватило дух и краска залила лицо. Что это? К чему это?
Но вместе с тем образ Сидоры продолжал стоять в его воображении и все, как всегда, в притягательном виде. Власу стало от этого больно до слез, и он горько вздохнул.
Когда он стал подъезжать к городу, уж рассветало. Ярмарочный гул, как шум высокого леса, или журчанье далекой реки, стоил над городом, несмотря на ранний час, и тем самым втягивал всякого попавшего в этот водоворот в деловое настроение. Влас тоже оставил свои мысли и думал о другом. Он задумался о том, где ему лучше встать на базаре, почем просить за семя, как продавать его. И чем ближе он подъезжал к городу, тем больше делался обоз и тем отчетливее становился ярмарочный шум. Теперь уж доносились отдельные голоса, мычали проданные коровы, блеяли овцы, люди галдели во все горло. Несмотря на раннее утро, купля-продажа шла вовсю.
Власа встретили на дороге и не дали ему стать на место, как начали покупать товар. Влас, не любивший никогда калякать, продал семя с двух слов, и его повели ссыпать семя.
Ссыпав семя и получив деньги, Влас уставил лошадь, задал ей корму и вышел за ворота. Только он очутился па улице, как в ближайшей церкви ударили в колокол. Влас снял шапку и перекрестился. Колокол, потрясая воздух, прогудел еще и еще, и вдруг полились звучные и мерные удары; у Власа что-то дрогнуло внутри. Он проникся умилительным настроением, и его вдруг потянуло в церковь. 'Пойду я помолюсь святому угоднику, не поможет ли он избавиться мне от моего попущения. Больше ничего делать не остается, -- надо как-нибудь бороться'. И он пошел в церковь.
Церковь была не то что в Хохлове: иконостас ее горел резьбой и позолотой. Везде были зажжены сотни свечей; толпа народу валила во входную дверь и разбродилась по разным углам вместительного храма. На клиросе стояли, откашливаясь, певчие; на другом клиросе дьячок читал часы.
Влас взял две свечки; сам поставил их на канун и спасителю и, ставши в уголок, истово стал молиться.
Он выстоял всю обедню, подошел ко кресту и вышел из церкви с серьезным, несколько вытянувшимся лицом и умиленным взглядом. Он прошел на постоялый двор, поправил у лошади корм, осмотрел ее и направился к трактиру пить чай.
XVI
Трактиры все были переполнены, и Влас едва выждал себе место за небольшим столиком. Люди пили водку, но Влас решил ничего не пить, кроме чаю, закусить, а потом напоить лошадь, закупить, что надо, и отправляться домой.
После церкви он чувствовал внутри себя мир и тишину, давно ему незнакомые, и наслаждался этим. Давно он не испытывал такого состояния и упивался им. Он сидел, не обращая никакого внимания на других, и спокойно пил чашку за чашкой. Допив последнюю чашку, он отправил в рот оставшийся кусок калача и поднял глаза от стола, чтобы подозвать к себе полового. Глаза его уперлись во входную дверь, и в этой двери в это самое время мелькнуло что-то знакомое, причем только было успокоившееся сердце его опять затрепетало. Он вгляделся и увидал, что в трактир входит Сидора. Власа точно ударило обухом; голова его закружилась, в глазах замелькали огни.
Сидора была разодета по-праздничному. На ней была суконная жакетка; легкая шаль лежала вокруг шеи; голова была покрыта шелковым платком. Она вся сияла радостью и довольством. Вслед за ней показался долговязый, сутуловатый солдат, державшийся одной рукой за небольшие белокурые усы, как бы боясь, чтобы они не отвалились. Влас стал вглядываться в солдата, и тот ему не понравился. Он никак не ожидал, чтобы у Сидоры был такой муж. У него был четырехугольный лоб, мутные светло-серые глаза, сидевшие очень близко друг к другу. Красные веки его были воспалены, и на лбу его совсем не было заметно бровей. Нос был невелик, но он очень вытянулся книзу. Все лицо его имело грязноватый цвет и было покрыто редкими рябинами. Угловатый подбородок он брил. Застегнувши серую шинель на все пуговицы, он щеголял военной выправкой, хотя она к нему не очень шла. Свободных мест в трактире не было, и Сидора с мужем зорко выглядывали себе порожний стол. Влас не утерпел, чтобы не выслужиться перед работницей, и крикнул:
– - Эй, земляки! Места, что ль, не найдете? Идите, я вам свое уступлю!
Сидора, увидевши Власа, всплеснула руками, сделала смеющееся лицо и проговорила:
– - Батюшки, кого я вижу-то? Иван, -- обратилась она к солдату, -- погляди, это мой хозяин!
Сидора и Иван протискались к Власу и стали здороваться.
Влас ответил на их приветствие и пытливо взглянул на солдата, желая угадать, -- сказала ему Сидора про их кутерьму или нет.
Солдат стоял перед ним вытянувшись, и Власу показалось, что и в позе его, и во взгляде нет того высокомерия и сознания собственного превосходства, которые непременно должны бы быть, если бы Сидора посвятила его в свою тайну. А стало быть, она ему ничего не говорила. Власу сделалось веселей, и он проговорил:
– - Подсаживайтесь, -- лучше этого не найдете!
– - Могим, здесь так здесь, -- сказал солдат, и Влас стал подниматься.
– - А ты куда ж? -- опять смеясь, спросила его Сидора.
– - На базар, я уж кончил.
– - С нами компанию разделите! -- предложил ему солдат, занося ногу через скамейку. -- Чай на чай ничего, это палка на палку -- плохо.
– - Знамо дело, а то мы его и отпустим, -- проговорила Сидора.
Влас немного помялся, взглянул на Сидору и проговорил:
– - Можно, отчего же!..
– - Ну, вот так-то, -- все смеясь, сказала Сидора, -- а то работали все лето вместе, а погулять ни разу не пришлось.
– - Давай погуляем, -- заражаясь ее весельем и чувствуя, что только что нашедшее на него состояние опять исчезло, сказал Влас и велел подать им чаю.
– - А холодное что кушаете? -- спросил Иван.
– - Есть грех.
– - Так давай прежде холодненького!
Солдат в свою очередь постучал и приказал подать бутылку водки.
– - С кого начинать? -- спросил солдат, когда водку подали.
– - А вот с нее, -- нежно глядя на Сидору, сказал Влас, -- как, значит, она, так и мы.
– - Ну, смотри! -- сказала Сидора и выпила весь стакан.
Когда выпили эту бутылку, другую спросил Влас. Опорожнили и эту, Влас спросил третью. Пили все поровну, и все захмелели. Все говорили, стараясь что-то сообщить друг другу, но понимать сообщаемое никто не был способен, поэтому все слова шли в воздух. Солдат то и дело повторял:
– - Это я в полку солдат, а тут я енерал-фидьмаршал, -- и, хватая пробегавшего полового, он останавливал его и велел вытягиваться перед собой во фронт.
– - Кавалер, кавалер, одно слово! -- лепетал заплетающимся языком Влас. -- Ты кавалер, а жена твоя кавалерша. Тоись такая она работница, одно слово -- золото, а не человек! Так, что ли, Сидора?
– - Ничего я не знаю, -- говорила Сидора, вздыхая и раскрасневшись, с умилением глядя на своего Ивана.
– - Что ты на него глядишь? Ты на меня гляди! -- беря ее за руку, кричал Влас. -- Я тебя хвалю и всегда хвалить буду.
– - А ты говори: рада стараться!.. Дура, -- поучал жену Иван.
– - Она и старается: если бы она была моя хозяйка, а не работница, я бы в три раза лучше жил… Вот
