Я опять из избы вон да ночевать в люди. Собрался ко мне народ, староста, рассказала я им, как со мной сынок обошелся, все говорят: 'Ступай в контору, жалуйся на него, там что захочется тебе, то и сделают'. Думала-думала я, вот и пришла.
– - И умно сделала, у нас за это не похвалят, -- молвил Левоныч. -- Только захоти, а то так взъерепенят сударыню-то, что до новых веников не забудет.
– - За такие дела нельзя похвалить, -- поддакнул ему старик. -- Божью заповедь нарушает; сам бог сказал: 'Чти отца и мать', -- а он что делает?
– - Ну, вот я и пришла, -- продолжала, переходя в плаксивый тон, старуха. -- Думаю, что в обиду не дадут, а если не обсудят, то что ж тогда будут делать? Уж родное детище из власти выбивается, тогда на свете и жить нельзя.
– - Обсудят… как тебе хочется, так и обсудят, -- внушительно сказал Левоныч и стал снова набивать трубку.
И по время окно в волостной конторе отворилось и из него высунул взъерошенную голову только что проснувшийся писарь и крикнул:
– - Левоныч, ступай, ставь самовар!
– - Сейчас! -- молвил Левоныч и, поспешно спрятав трубку в карман, поднялся со ступенек.
– - Ну, вот, -- обратился он к бабе, -- и повестку тебе напишет и расскажет, когда приходить. -- И, сказав это, Левоныч пошел в контору; баба последовала за ним.
Старик, проводивши их, зевнул и, видя, что тут больше делать нечего, кряхтя, тоже поднялся с крыльца и не спеша побрел к своему двору.
