смотреть?
Не так-то легко было сбить с толку Меруерт-апа. Она не сдавалась:
— Если он профессор, почему бы ему и не посмотреть всех?
— С бабами говорить — время терять! — рассердился дедушка. — Самое большое, он на пять-шесть дней приедет. А желающих попасть на прием — не сочтешь. Примет он тех только, которых наши врачи не сумели вылечить. Профессор — не твоя Кулимхан, что бегает по домам да больных ищет, — сказал Сарыкен, имея в виду здешнюю санитарку, приходившую иногда поставить Меруерт-апа банки или сделать уколы ребятам...
В доме стало немного потише: Ораз ушел, Аяжан стояла у двери, глядя ему вслед. Но вот она подбежала к дедушке, приласкалась к нему, совсем как ягненочек, и спросила:
— Ата, что с ушами тети?
Сарыкен не успел ответить, как Нурдаулет выпалил:
— Пошла в горы за дровами, а бес к-а-ак ее сшибет... Вот и оглохла!
Все так и обомлели.
— Ты что болтаешь! — прикрикнул на мальчика Сарыкен.
— Вот горе мне! — запричитала Меруерт-апа. — Кто тебе сказал это?
Нурдаулет струсил, присмирел:
— Ребята говорят... — еле слышно оправдывался он.
— Кто говорит так, того самого шайтан зашибет! — сердился Сарыкен. — Глупость всякую подхватываешь! Вот услышу еще раз! — И он так грозно насупил брови, что Нурдаулет накрепко прикусил болтливый язык. Когда все успокоились, Сарыкен рассказал гостье, как было: этой весной мать Ораза и несколько женщин поехали на машине в лес за дровами для школы. Машина застряла, пошел проливной дождь, все промокли, промерзли... И Кулиша-апа так сильно простудилась, что оглохла на оба уха...
— Это пустоголовые выдумывают разные глупости насчет шайтанов... Ну, да ведь не всех сразу вразумишь... — вздохнул Сарыкен.
Бедная женщина, хороший она человек, да беда не спрашивает к кому прийти, — горестно вздохнула Меруерт-апа.
Такая жалость охватила Аяжан после этих слов, что сердечко ее сжалось, будто кто-то очень сильный и злой безжалостно сдавил его холодными руками. И засыпая даже, она все думала о несчастной матери Ораза Кулише-апа...
Кем хочешь быть, Аяжан?
У кузнеца Сарыбая было два младших брата: Карибай и Дарибай. Карибай погиб в начале Отечественной войны, Дарибай кончил институт в Алма-Ате, стал кандидатом наук. Теперь преподает в педагогическом институте.
— Вот этот-то Дарибай, самый младший брат Сарыбая, — отец Аяжан!
В колхозе имени Джамбула помнят его. Как же не помнить, если он вырос здесь?
Мама Аяжан часто говорит ей: «Если папа захочет и потрудится, — он может стать и профессором!»
Аяжан нисколько не сомневается, что папа станет профессором. Он так много читает, много работает, много знает...
Мама Аяжан тоже ученая, но конечно, не такая, как папа. Она работает в алма-атинской аптеке и приготовляет лекарства для больных. Правда, замечательно? Приходит к тебе больной человек, ты дашь ему лекарство — и вот он уже здоров!
Аяжан много раз бывала в маминой аптеке. Как ей там нравится! Чисто, опрятно. Лекарств — просто глаза разбегаются. На полках, на деревянных вертушках рядами стоят флаконы, пузырьки, бутылки, с приклеенными к ним бумажками, будто цветными елочными флажками. Мама в белоснежном халате, беленькой шапочке сидит за стеклянной перегородкой и выдает больным лекарства. Кругом тихо — шуметь, громко разговаривать здесь не полагается.
Аяжан очень нравится мамина работа.
Она мечтает: «Когда вырасту, тоже буду, как мама, раздавать лекарства». Но иногда она передумывает, и ей хочется быть учительницей, как Наталья Петровна, ее учительница. А еще ей хочется быть летчиком... Это тогда, когда она видит в небе самолет.
Вы думаете это легко — выбрать профессию? Вот почему Аяжан теряется, передумывает и даже советуется иногда с папой.
— Папа, папочка! Скажи, кем лучше стать?
Дарибай улыбается:
— Все профессии хороши. Вырастешь — выберешь!
Тоже страшный «Зверь»
Все в колхозе было ново для Аяжан, все интересно. Вы видели, как доят коров? Девочка стоит рядом с Меруерт-апа, нагнулась и, не отрывая глаз, следит, как из вымени льются и сверкают белые струйки, так аппетитно пахнущие, и ей кажется, что конца им не будет, что вот-вот молоко польется через край ведра, и обильная молочная река побежит из дверей сарая во двор, на улицу, за колхоз...
Наконец она отрывается от заманчивой картины, нарисованной воображением, и спрашивает тетю Меруерт:
— Апа, откуда берется молоко?
— Да разве ты не видишь? Из вымени!
— А кто его туда налил корове?
— Правда, смешной вопрос? Засмеялась даже маленькая Заурешка, не то, что Меруерт-апа.
Пришлось подробно объяснить, что никто молок в вымя не наливает, оно само образуется из корма, из щедрых пахучих степных трав, что целыми днями щиплет стадо.
На зеленой травке, возле картофельного поля, мирно паслись гуси, с хрустом срывая травку плоскими, длинными клювами. Они так увлеклись своим делом, что не поднимали головы — некогда! — точно наперегонки стирались съесть всю траву. Аяжан очень захотелось получше разглядеть гусей, и она поближе подошла к ним. Лучше бы она этого не делала! Один гусь, — у него шея была с черной полоской, — насторожился. Вытянул шею в сторону Аяжан, раскрыл клюв, зашипел и... побежал прямо на Аяжан, страшно распустив крылья.
Пронзительно вскрикнув, любопытная исследовательница пустилась бежать. Еще бы секунда — и злой гусак укусил бы ее.
— Ох, милая, что случилось?! — закричал Сарыкен, увидев стремглав влетевшую в калитку Аяжан. И только когда калитка наглухо захлопнулась, и Аяжан убедилась, что гусак с черной шеей остался снаружи, она вздохнула свободнее.
Хорошо, что калитка была близко — вот и спаслась второй раз, а то бы...
Что-то еще ждет ее в ауле?
Надо быть осторожной!
После встречи с гусаком Аяжан стала пугливой. «Лучше буду глядеть в оба, чем снова попадать в беду».
Вот почему, увидев семенящего мелкими шажками серого ослика с натертой спиной, Аяжан быстро
