пузырьками и флаконами и всегда содержавшаяся в образцовом порядке, сейчас представляла картину полного разгрома! Разбитые флаконы с духами издавали приторный запах, щётки для волос были разбросаны где попало, полотенца валялись на полу… Но не это было главной причиной изумления молодого англичанина. На бержерке в стиле Людовика XVI, на которой он имел обыкновение отдыхать после ванны, ожидая, когда лакей принесёт ему подогретый халат, теперь лежала полуодетая женщина, погружённая в глубокий сон. Её одежда, юбка, корсаж были разбросаны по комнате. Один ботинок валялся в углу, возле медного таза, другой был заброшен на этажерку…
Аскотту не потребовалось больших усилий, чтобы узнать спящую красавицу: это была Нини Гиньон, племянница папаши Моша, с которой он накануне ужинал в отдельном кабинете! Та самая, которую, воспользовавшись отлучкой её дядюшки, он сделал своей любовницей! Борясь с головной болью и головокружением, он смотрел на полуобнажённую девицу и мучительно пытался припомнить, что же было дальше…
Вспомнить он ничего не мог. Однако не требовалось большой фантазии, чтобы восстановить последующие события…
Но при одной мысли о том, что произошло, его замутило, и дальнейшие размышления он отложил на потом…
Выпив залпом полграфина воды, он на цыпочках вернулся в спальню, мечтая только о том, чтобы забраться в постель и снова погрузиться в сон… Но тут он вздрогнул и заворчал, как рассерженный кот: в дверь спальни тихонько постучали…
Аскотт решил не отвечать, будучи уверен, что никто не посмеет войти к нему в спальню без разрешения. Но вопреки всем обычаям и традициям, дверь приоткрылась и в неё заглянул Джон. На лице старого слуги было выражение растерянности.
— В чём дело, Джон? — раздражённо спросил Аскотт. — Насколько мне известно, я вам не звонил…
Камердинер протиснулся в дверную щель и осторожно приблизился к хозяину.
— Пусть месье меня извинит… — пробормотал он. — Я бы никогда себе не позволил… Но там один человек…
Аскотт зевнул и махнул рукой в знак того, что не желает ни о чём слышать:
— Вы с ума сошли, Джон!.. Какие могут быть визиты в такую рань…
— Пусть месье меня извинит… Но, кажется, дело серьёзное…
— Не может быть такого дела, из-за которого меня следовало бы будить!
Но слуга никак не хотел уходить.
— Это старый господин, который иногда приходит к месье, — продолжал шептать он. — Его зовут папаша Мош… Я ему объяснил, что месье не принимает… Но он настаивал… Он почти силой заставил меня подняться сюда… Я покорнейше прошу прощения у месье…
Аскотт был вне себя от возмущения.
— Я не принимаю! — крикнул он. — И пусть этого человека выставят за дверь!
Но едва он произнёс эти слова, как в дверях возникла фигура, которую молодой англичанин не мог не узнать. Это был Мош в своём рединготе с цилиндром в руке. Старый процентщик казался ещё более грязным и обшарпанным, чем обычно. Нарушая все приличия, он самовольно поднялся в спальню Аскотта.
Мош небрежно поклонился молодому англичанину, сидевшему на кровати, и заявил:
— Месье, мне необходимо поговорить с вами наедине…
При этом он бросил выразительный взгляд на старого слугу.
— Джон, вы можете идти, — сказал Аскотт, примирившись с неизбежным.
Едва за слугой закрылась дверь, как Мош утратил всю свою выдержку и невозмутимость. Он бросился к англичанину и прерывающимся от волнения голосом стал его умолять:
— Сударь, скажите, где моя племянница… моё дитя… дочь моей сестры…
Аскотт задрожал… Происходило именно то, чего он опасался… И тогда, когда он отдал бы всё на свете, чтобы его оставили в покое!
Овладев собой, он сделал неопределённый жест и ответил как можно небрежнее:
— Ваша племянница?.. Откуда мне знать… Разве я обязан…
Прервав его, Мош заговорил с возмущением:
— Вы лжёте, сударь! Вы подло злоупотребили доверием и дружбой, которые я к вам испытывал!.. О, не пытайтесь отрицать, мне всё известно!.. Воспользовавшись моей минутной оплошностью, вы заперлись с Нини в отдельном кабинете… и там, как сатир, как чудовище порока, вы набросились на неё… вы надругались над её невинностью… О бедное дитя!
Отлично играя свою роль, папаша Мош рухнул в кресло, обхватил голову руками и сделал вид, будто безутешно рыдаёт. При этом он повторял:
— Бедное дитя!.. Моя бедная дорогая Нини! Такая нежная, чистая, добродетельная! Какое это было страшное для неё пробуждение!.. Какой стыд! Какой ужас! Какое отчаяние!..
Аскотт наблюдал за ним в глубоком унынии, граничившим с отупением.
Мош поднялся с кресла и стал перед англичанином во весь рост:
— Что с ней? Отвечайте!.. Я и её бедная мать провели ужасную ночь… Нини не вернулась домой!.. Только вы можете сказать, где она… И вы обязаны сказать!
Произнося эти слова, он раздвинул шторы на окнах и внимательно оглядел спальню. Убедившись, что в комнате не было никакого беспорядка и что Аскотт был в ней один, старый бандит, казалось, удивился и даже несколько растерялся… «Куда же она в самом деле подевалась? — думал он про себя. — Неужели эта дура имела глупость уйти, не дождавшись моего прихода?»
Он напряжённо соображал, как ему поступить, в то время как из его уст продолжали вылетать слова:
— Где Нини?.. Где моя малютка?.. Что вы с ней сделали?..
Вдруг Аскотт вздрогнул: несмотря на шум, который производил папаша Мош, он услышал лёгкий шорох из туалетной комнаты. Всё это время англичанин отмалчивался неспроста: в какой-то момент у него появилась надежда, что Мош не догадается заглянуть в туалетную комнату, а покричит, покричит — и уберётся восвояси… «И тогда, — думал Аскотт, — я запру дверь на ключ и посплю ещё часа два… что бы потом ни случилось!»
И вот донёсшийся до его ушей шорох как бы предупреждал несчастного англичанина, что его мечте не суждено сбыться. Нини вот-вот должна была проснуться, и Аскотту оставалось только гадать, что произойдёт дальше. Кинется ли она на него со слезами, упрёками и обвинениями? Или её дядюшка войдёт в туалетную комнату и увидит свою нежно любимую племянницу в столь непрезентабельном виде?
Увы, реализовались оба эти предположения!
Папаша Мош тоже услышал шум из туалетной комнаты и направился туда. Но не успел он сделать и нескольких шагов, как дверь распахнулась и на пороге показалась Нини…
Она была бледна, её глаза блуждали, а губы нервно подёргивались… Увидев своего мнимого дядюшку, она сделала вид, будто колеблется: бежать, спрятаться — или броситься в его объятия… Наконец она решилась, бросилась к Мошу и спрятала лицо у него на груди, повторяя:
— Дядюшка!.. Мой добрый дядюшка!..
Эта сцена, разыгранная, чтобы одурачить Аскотта, была проведена её участниками с настоящим актёрским мастерством! Однако это было ещё только начало…
Вырвавшись из объятий дядюшки, Нини повернулась к молодому англичанину и воскликнула голосом, в котором слышались одновременно и любовь, и горький упрёк:
— Ах, сударь! Что вы со мной сделали?!
В свою очередь, Мош вскричал, испепеляя Аскотта взглядом:
— Вы её обесчестили, сударь! Вы совершили непоправимое! Это недостойно, это бесчестно!..
Нини упала на колени и зарыдала в позе кающейся Магдалины.
Аскотту было тошно от всего происходящего. Он проклинал себя за необдуманный поступок, совершённый накануне. Он действительно испытывал угрызения совести от того, что злоупотребил неопытностью этой девочки и тем самым погубил свою репутацию!
