Через несколько дней Герман, оставшись с Вернером наедине, спросил его:
— Скажи, Вернер, что теперь будет с твоим расчетом?
Вернер рассмеялся:
— Я сначала тоже немного сомневался, но товарищи, с которыми я сегодня советовался, вселили в меня уверенность. Особенно деловым оказался Лахман. По его предложению мы составили план на целую неделю, определили задания на каждый день и ежедневно проверяем их выполнение.
— И на все это у тебя хватает времени?
— Время находим.
— И все с этим согласны?
— Дальке пока не очень, но ему ничего не остается, как идти за всеми.
— Может, и моему расчету включиться в соревнование? — задумчиво произнес Герман, хотя на самом деле ему не хотелось спешить. Надо бы посмотреть, что получится у Хаука. Командиры некоторых расчетов, особенно Бауман, с большим недоверием отнеслись к почину первого расчета. Но если поддержать Хаука, ему легче станет.
— А почему бы и нет!
Герман смущенно улыбнулся:
— Хорошо тебе говорить! У вас самое трудное уже позади.
— А чем солдаты твоего расчета хуже моих? Да нисколько не хуже! Брать на себя повышенные обязательства, соревноваться с передовиками — это тяжело. Но солдаты — парни толковые. Вот возьмем хотя бы Бюргера: ведь он с грехом пополам умел читать и писать. Я, например, писал за него письма в Картов.
— Я об этом слышал, — кивнул Герман.
— Сейчас он уже самостоятельно пишет. Или возьмем Гертеля. Он слово «спорт» даже слышать не мог, а теперь! Так что включайся и ты в соревнование!
— Я подумаю! Правда, я уже думал об этом.
— Ну и хорошо. Я тебе помогу, кое–какой опыт у меня имеется.
Герман знал, что обещания Хаука никогда не расходились с делом, и потому решительно ответил:
— Я согласен.
— Вот и прекрасно. Теперь нам с тобой есть о чем поговорить.
* * *
Вечером того же дня Герман спросил Хаука:
— Скажи, твои солдаты знают, что мы соревнуемся?
— Конечно.
— Тогда я не понимаю, почему Штелинг мешает мне на занятиях.
— Как мешает?
— Когда я излагаю учебный материал, он часто перебивает меня, выскакивает. Я, конечно, понимаю, что сам он все это уже знает, ему скучно, но нельзя же мешать другим! Я его не раз одергивал, но он забывается и снова мешает.
— Я этого не знал.
— Спроси у своих солдат. Они тебе подтвердят.
— У меня на занятиях он ведет себя нормально.
— У тебя он не осмеливается…
Хаук знал, что Штелинг умный парень и действительно может недисциплинированно вести себя на занятиях, если чувствует послабление со стороны руководителя занятий.
— Я разберусь в этом и накажу его.
Штелингу был объявлен наряд вне очереди за нарушение дисциплины на занятиях.
* * *
Как–то вечером, когда солдаты первого расчета собрались идти на читательскую конференцию, Штелинг демонстративно лежал на койке.
— А ты что, вставать не собираешься? — спросил Штелинга Лахман.
— Эй, Толстяк, вставай! Мы тебя ждать не будем! — крикнул Шрайер.
— Я не пойду.
— Почему?
— Не пойду, и все!
— Пойдешь! — Лахман подошел к кровати Штелинга и потряс ее за спинку.
— Оставь меня в покое!
— А, понимаю, тебе не понравился наряд, который ты схлопотал!
— Ну и что? — Штелинг перевернулся на другой бок.
— Мы не хотим, чтобы у нас в расчете появились новые взыскания, — подошел к Штелингу и Дальке. — Срывать занятия никому не положено…
— Вы правы, — вмешался в перепалку Хаук, — занятия нельзя срывать. Именно за это он и получил наряд вне очереди. Мы взяли на себя серьезные обязательства, и их нужно выполнять…
— Наряд он, конечно, получил за дело, — сказал Гертель. — А мы с вами и впредь не должны проходить мимо нарушений дисциплины. Принципиальностью мы только завоюем уважение других.
* * *
На очередном обсуждении результатов дня Штелинг сказал:
— Товарищ унтер–офицер, мне не нравится то, как и чему Бауман учит нас. Вот, например, сегодня мы должны были познакомиться с методами преодоления зараженной ОВ местности, а унтер–офицер Бауман рассказал нам то, что мы учили еще две недели назад.
Все согласно закивали, а Шрайер сказал:
— Так оно и было. Он всегда так объясняет, что спать хочется.
— Многие и засыпают на его занятиях, — подтвердил Лахман.
— Нам нужно об этом сказать самому Бауману, пусть он изменит методику преподавания, — заметил кто–то.
— Я уже говорил ему, — сказал Штелинг.
— Ну и что?
— «Я преподаю, — сказал он, — строго по план–конспекту». И ушел…
— Он часто повторяет пройденный материал. Вряд ли это предусмотрено его конспектом.
— Нет, конечно, — согласился Вернер. — Прежде всего он обязан тщательно готовиться к занятиям и учить вас тому, что потребуется на практике.
— У меня идея. — Штелинг нахмурил брови. — Мы напишем статью в стенную газету и попросим Баумана высказаться, что он думает об этом.
— Чепуха! — махнул рукой Дальке. — Это только разозлит его, потому что подорвет его авторитет.
Штелинг вспыхнул и, сняв очки, сказал:
— Дался тебе этот Бауман! Здесь речь идет не о Баумане, а о нас.
— Делайте что хотите, только без меня, — буркнул Дальке и хотел выйти.
— Ефрейтор Дальке, останьтесь! — приказал ему Хаук.
Дальке неохотно вернулся на свое место.
— Я сам напишу статью, — предложил Штелинг.
За ужином Вернеру пришла мысль, что унтер–офицер впервые подвергнется критике в стенгазете. Можно представить, как прореагируют на статью солдаты!
«Собственно говоря, пора уже сделать Бауману серьезное предупреждение, заставить его работать по–настоящему. Бауман комсомолец, и нужно будет покритиковать его как комсомольца».
На следующее утро солдаты толпились перед стенной газетой, в которой была помещена такая заметка: «Занятие или послеобеденный сон?
Сегодня на занятиях после обеда наш друг Бауман многих товарищей из первого взвода поверг в глубокий сон. Занятие было скучным, так как руководитель рассказывал солдатам то, что они уже слышали на прошлых занятиях. Это безответственно!
Мы требуем от нашего друга Баумана, чтобы он тщательно готовился к каждому занятию и давал нам
