Елена вышла, нет, даже выбежала. Лицо ее стало красным, как раскаленная сковородка. Будто чайник, который вот-вот начнет плеваться кипятком.
Мариам вздохнула и уселась в кресле поудобнее. Дежурные горничные (обе, конечно, тоже из благородных, но не такие родовитые, как Елена) разоряли только что застеленную постель, взбивали и перетряхивали перину, от чего по комнате закружился пух и запахло пылью. Мариам протянула руки к огню. Завтра, должно быть, опять будет дождь, сильно ломит суставы. А в Кизе в эту пору солнечно и сухо, с гор веет прохладный ветерок, отступает летняя жара… Ах, Киз, волшебный город, не увидеть тебя больше старухе Мариам!..
Вернулась Елена, принесла молоко.
— Козьего нет, коровье. Козье сегодня все створожили на сыр.
— Ну, коровье так коровье, — сказала Мариам. Иногда нужно проявить уступчивость.
— Там внизу человек тебя спрашивает. Я ему сказала, что ты уже спать легла, а он уперся — срочно, говорит. И что ты не простишь мне, если я не передам тебе его просьбу.
Ах, дикари! Чтобы во дворец эмира когда-нибудь вот так зашел человек — запросто, как в пригородный трактир, и выразил желание поговорить с султаншей!..
Хотя — Муртаза больше нет, и ее людям больше никак нельзя связаться с ней, с Мариам. А это, возможно, вернулся один из подосланных ею к Марку убийц.
— Сказал, как зовут?
— Нет, я спросила, он ответил, что его имя тебе ничего не скажет. И еще сказал, что ведьма ждет своего часа.
Это не был один из убийц, имена убийц она знала.
Однако упоминание о ведьме заинтересовало ее. Кого имеет в виду этот человек? Недобитую колдунью? Не прочел же он ее мысли — о невесте короля Марка?
Мариам встала с кресла.
Она почувствовала холод во внутренностях, тот холод, который означал страх. Она слыхала, что в давние времена колдовские способности были в равной мере присущи как женщинам, так и мужчинам. Колдунов-мужчин уже, пожалуй, сотню лет не видали в Межгорье, но вдруг они просто таятся? И вдруг вот сейчас один из них пришел — к ней, к Мариам? Зачем? Чтобы покарать, наверное!
— Это колдун? — спросила она дрожащим голосом. — Говори прямо, не виляй!
Благородная Елена посмотрела на королеву с презрением, которое почти и не старалась скрыть. О страхе королевы Мариам перед колдунами знали все — и во дворце, и на улицах. Прежде, как Мариам знала от верного Муртаза, собирающего всяческие слухи, касающиеся его султанши, над этим страхом смеялись. После того, как колдуньи стараниями Мариам были отлучены от церкви, объявлены вне закона и почти поголовно истреблены, смеяться, хоть бы и украдкой, перестали. Мариам понимала, что она смешна, более того, понимала и то, что заслуживает презрения даже этой старой курицы Елены: слабость всегда вызывает презрение и насмешки; она, Мариам, очень бы хотела быть сильной, но ничего не могла с собой поделать. Она боялась колдовства, и всего, с колдовством связанного.
— Нет, это не колдун, — сказала Елена и снова вздернула свой тройной подбородок. — Колдунов не бывает. Бывают маги, но он — не маг, он простой бродяга. По моему мнению, он заслуживает хорошей порки. Но ты сама велела докладывать немедленно обо всех, кто тебя спрашивает, госпожа королева.
Маги? Насколько было известно Мариам, маги никогда не покидали своего Халкедона. Особенно теперь, когда вели затяжную войну с Балкисом. Они постоянно воевали, то с Балкисом, то с Лациумом, иногда их враги ненадолго объединялись, и даже, бывало, побеждали — тоже ненадолго.
— Мне будет трудно спуститься вниз, ноги болят. Приведи его сюда, — велела Мариам. Благородная Елена бросила быстрый взгляд в сторону постели, которую уже расстелили горничные.
— Это неприлично, — возразила она.
Нет, пора эту бабу поставить на место!
— Я сказала, приведи его сюда. Ты же не думаешь, что я буду валяться с ним в постели, так ведь?
Елена покраснела.
— Но хотя бы покрывало…
— Пусть остается все, как есть, — твердо произнесла Мариам. — Приведи сюда этого человека. А если тебя так уж волнует мое целомудрие, то можешь присутствовать при нашей встрече.
Елена твердым шагом подошла к кровати Мариам, задернула тяжелый полог и вышла.
Блюстительница приличий!
Мариам внутренне смеялась над глупой Еленой.
— А вы что стоите? Брысь! — скомандовала Мариам горничным. Те выскочили из комнаты, предварительно поклонившись.
Мариам подошла к кровати и отдернула полог. Очень хорошо: старая женщина готовится отойти ко сну, но готова пожертвовать своим покоем для встречи с подданным, раз у него такая большая нужда в ней.
В резном изголовье кровати был сделан тайник. Там Мариам хранила малую государственную печать (большая была у Марка), важные документы, склянки и коробочки с ядовитыми зельями и порошками, там же лежал и кинжал.
Мариам достала кинжал из тайника. Лезвие было смазано тем самым безумно дорогим ядом, унесшим жизнь Муртаза. Меры предосторожности лишними не бывают.
Она только успела отойти от кровати и сунуть кинжал в потайной карман на юбке, как дверь отворилась.
— Тот человек, госпожа королева! — официальным сухим тоном произнесла благородная Елена. — Ты позволишь мне остаться?
Мариам кивнула, не глядя в сторону Елены. Вошедший следом за благородной дамой человек был ей незнаком.
Молодой, совсем еще юноша, почти мальчик — усы легким рыжеватым пушком пробиваются над губой, а будущая борода обозначена только намеком. Очень высокий, и, скорее всего, еще будет расти. Тонкий, нескладный в своем мешковатом балахоне, похожем на рясу священника, но сером. Балахон заляпан грязью — шел пешком. Руки белые, нежные, как у девушки. Нет, этот человек — не бродяга, хоть и хочет таковым казаться. Скорее — отпрыск благородного семейства, переодетый. Значит, дело нечисто.
— Кто ты, и чего ты хочешь? — спросила Мариам, постаравшись, чтобы голос ее звучал устало и тихо. В глазах подданных она желала выглядеть старой и больной женщиной, одной ногой стоящей в могиле. Пожалуй, ей стоило бы принять этого человека, сидя в кресле, но теперь уже поздно. Как бы в поисках поддержки Мариам оперлась ладонью о стену.
— Мое имя неизвестно тебе, госпожа королева, — учтиво поклонившись, сказал юноша. И поклон, и речь выдавали в нем человека образованного. В Межгорье образование получали только священники и дети в благородных семьях. — Я пришел донести тебе о беззаконии.
Он покраснел, произнося эту фразу, и голос его звучал чуть ли не слабее, чем голос Мариам.
— Сообщить о беззаконии — долг каждого верноподданного. Но почему ты обратился с этим ко мне? Разве не проще было бы решить вопрос на месте?
Юноша закашлялся. Кашлял он не от простуды, а от чего-то другого, Мариам не могла понять, от чего. От смущения? От стыда перед тем, что собирался сделать? Здесь, в Межгорье, донести, даже и о беззаконии — совершить неблагородный поступок, равнозначный предательству. Да, должно быть, мальчику стыдно становиться предателем, решила Мариам. И наверняка он потребует платы за свое предательство, и за свой стыд тоже.
Откашлявшись, юноша сказал:
— Если бы благородная Елена оставила нас на несколько минут…
О, он даже знает, как ее зовут! Должно быть, бывал прежде при дворе, подумала Мариам. Хотя он мог узнать имя на кухне — или где он там ошивался, дожидаясь встречи с королевой.
— У меня нет тайн от благородной Елены, — возразила Мариам. — Ты что-то говорил о ведьме, когда просил, чтобы тебя допустили ко мне?
