Словно накликала Наталия, затопали по крылечку чьи-то валенки, отряхивая налипший на них снег, хлопнула дверь, заскрипели, заиграли под чьими-то быстрыми шагами половицы в сенях, и в каморку ввалился полуодетый (полушубок был наброшен на нижнее белье) юный брат Дамян.
— Бабушка! — жалобно закричал он, едва успев войти, — что же ты творишь? Велено же тебе лежать, отдыхать, силы не тратить!..
— А что я? — огрызнулась Ефимия, заерзав в кресле. — Уже и чаю себе подогреть не могу, да?
— Так ведь опять колдовала! Я не спал еще, почувствовал. Так ведь и… надорваться недолго!
Тон его был скорбным. Ефимия подумала, что хотел сказать Дамян «помереть недолго», но постеснялся. Иные старики избегают разговоров о смерти.
— Не колдовала я, — снова соврала Ефимия. — Предсказание мне было, еще одно. Талант, видишь ли, прорезался на старости лет. Сейчас, кажется, третье рожу.
Ефимия не шутила. Внутренности ее снова сковал холод уже знакомым предчувствием.
Она встала:
— Лечь бы мне, а то опять упаду. Я, Дамян, как предскажу что-то, так сразу и падаю. Весь зад себе нынче отбила с этими вот…
Но лечь она не успела. У самой кушетки предсказание догнало ее и выплеснулось:
— Будет она чужеземкой, но сила ее превысит все, доселе мыслимое в нашей земле. И совершит она то, что не мыслил совершить никто. Личной ведьмой королевы станет она, и разделит с королевой позор изгнания и радость победы. И позавидуют ей маги.
После чего Ефимия рухнула ничком, разбила себе в кровь нос и рассекла бровь, но уже не почувствовала этого. Ее, бесчувственную, Наталия с Дамяном раздели и уложили, шепотом — от страха перед услышанным — переговариваясь:
— Кто это «маги»?
— Не знаю. А что за чужеземка? Бахристанка, наверное?
— Ну да. Вряд ли королева Мариам допустит к себе кого другого…
— Только кто же ее изгонит, королеву-то? Вся власть в ейных руках!
— А Марк, должно быть. Не дружит он с матерью-то…
Сказав это, Дамян почувствовал себя неуютно. Наталия была болтушкой, а ему, Дамяну, как монаху, не к лицу было сплетничать о самой королеве, которую орден бичующих братьев поддерживал.
— Ты только это, Наталия… Не болтай. Хорошо, что никто, кроме нас, не слышал. За таковое вот предсказание и языка можно запросто лишиться, да и вместе с головой.
Наталия кивнула, надувшись:
— Ну, да я ведь не совсем уже дурочка. Понимаю.
— И ей скажи, как очнется, чтоб не болтала. Она ведь отчаянная, — сказал Дамян, и Наталия с удивлением услышала в его голосе нежные нотки. Нежность была неподдельная: Дамян в глазах правдовидицы переливался оттенками розового и изумрудно-зеленого.
— Даст бог, она утром и не вспомнит ничего. Так часто с предсказаниями бывает, мне Татьяна говорила.
— Даст бог.
Ефимия не вспомнила ничего ни на следующее утро, ни потом. По той простой причине, что утром навалилось на нее странное, похожее на сон забытье. Ее даже посчитали мертвой и хотели хоронить, да не дали брат Дамян с целительницей Анастасией. Очнулась Ефимия много лет спустя. Талант предсказательницы, так неожиданно и мощно проявившийся в ней, исчез надолго.
И лишь после встречи с юной королевой Анной Ефимия вспомнила о предсказанном ею, Ефимией, и наблюдала потом причудливое плетение узора трех судеб.
Но это случилось много, много позже.
Книга первая. Дочь князя
Часть первая. Детство
Она была младшей дочерью горского князя Варгиза, единственным его ребенком, оставшимся в живых.
Три сына князя пали на войне, которую вел король Игнатий, а потом сын его, король Марк, в Загорье. Хильда рассказывала ей, как однажды вечером — Аник тогда еще и на свете не было — к воротам Красной крепости подошел путник.
— Он был один, и без поклажи — совсем, совсем ничего не было у него, ни мешка в руках, ни котомки за плечами. Ворота для него отворять не стали, а впустили в боковую калитку, и отвели на кухню, чтобы накормить. Он отказался есть, только выпил пива, и сказал: ведите, мол, меня к князю. Я ему говорю: «Не станет князь тебя слушать, у него много важных дел!» — а он отвечает мне: «Когда он узнает ту весть, что я принес, он забудет о своих важных делах!» — Ну, я и думаю, что тут не ерунда какая, война ведь была, наш тогдашний король Игнатий воевал в Загорье, и вместе с ним на войну ушли три сына князя — ах, что это были за воины! Любая красавица была бы счастлива отдать одному из них свою руку, и свое сердце, и свое приданое! Высокие, стройные, как тополя, а сильные, как медведи, а красавцы!.. Я и думаю — может, весточку о княжичах принес этот путник? — и послала к князю сказать, что, мол, на кухне у меня человек издалека, и хочет с ним, с князем говорить. Князь велел представить путника пред свои очи. Я, конечно, не пошла, а потом прибегает моя Прудис, зареванная, «Ой, говорит, бабушка, сыновья-то князя погибли все, и вся дружина тоже! А человек этот, говорит, был, оказывается, из княжичей дружины, и он все рассказал — и тоже умер!» Вот так это было.
— А дальше? — спрашивала Аник, хотя она прекрасно знала, что было дальше.
— А дальше родился мой цветочек, и князь сказал, что мой цветочек станет его наследницей, и приданым ей будет Красная крепость.
— А Тамил? — Тамил была старшая сестра Аник.
— А Тамил просватана уже была, еще в колыбели ее сговорили со старшим сыном князя Горгия. Старший сын князя Горгия будет наследовать своему отцу, ему Красная крепость ни к чему. То есть, может, она и была к чему, но он бы здесь не жил никогда, нет, не жил, и что тогда со здешним народом бы сделалось? Нет, князь Варгиз не желает, чтобы его родовое гнездо пришло в запустение. Вот подрастешь — князь найдет тебе мужа, первого витязя в королевстве.
— И устроит состязание?
— Обязательно, цветочек мой! Будешь ты сидеть в белом покрывале на верхушке Дозорной башни, а витязи на полном скаку будут пытаться покрывало то сорвать, и кто сорвет — тот и будет твой жених.
— А из лука стрелять? — требовательно спрашивала Аник.
— И из лука стрелять, и петь старинные песни, и на ковре бороться, и кто всех других победит, тот и будет твой суженый, наш новый князь, цветочек мой!
Рассказы Хильды были похожи на сказки, которых старуха знала множество. Впрочем, сказки для Хильды были такой же святой истиной — просто события, описываемые в них, случились «не с нами, а с другими людьми, в другой земле». Многие ее сказки так и начинались: «Не с нами и не с вами, а давным- давно, в другой земле жил король…»
Хильда была одной из шаваб, но еще в юности порвала со своим народом.
