больше, чем упражнение в интерпретации. Диалектика уводила в будущее, а будущее это, как утверждал 'Коммунистический манифест', содержало в себе революцию как конечную цель капиталистического пути развития. 'Манифест...' угрюмо провозглашал:
'Манифест...', громкое и неумолимое толкование истории, был написан уже не в Париже. Карьера Маркса в этом городе продолжалась не слишком долго. Он вновь редактировал полный язвительной иронии радикальный журнал, вновь задел чувства прусского правительства и по настоянию последнего был выслан из французской столицы.
Теперь Маркс был женат - в 1843 году он сочетался браком с Женни фон Вестфален, в детстве жившей неподалеку от него. Женни приходилась дочерью прусскому аристократу и члену Тайного совета, но барон фон Вестфален считался либералом и сторонником идей гуманизма. Героями его бесед с юным Марксом были Гомер и Шекспир, а также Сен-Симон - несмотря на тот факт, что местный священник объявил идеи последнего еретическими. Что до Женни, то она слыла первой красавицей города. Очаровательная девушка, она вечно была окружена поклонниками и наверняка могла найти более 'подходящую' партию, чем смуглый молодой человек из соседнего дома. Но она любила именно его; оба семейства одобрили выбор детей. Для Марксов подобный союз был выгоден во всех отношениях, а барон, кажется, видел в нем воплощение своих гуманистических взглядов. Интересно, дал бы он свое согласие, зная, что случится с его дочерью впоследствии? Женни пришлось спать на одной тюремной койке с проституткой, а также молить у соседей денег на гроб для одного из ее детей. Вместо уютного и безбедного Трира ее жизнь прошла на задворках Лондона, в двух комнатушках, где она делила со своим мужем все тяготы враждебного к ним мира.
Несмотря ни на что, их преданность друг другу вызывала уважение. В отношениях с чужаками Маркс был неучтивым, завистливым, подозрительным и вспыльчивым; домашние же знали его как счастливого отца и любящего мужа. В какой-то момент, когда жена болела, Маркс сблизился с Ленхен[124] - их горничной из Вестфалии, остававшейся с ними всегда, даже когда ей не могли платить, - но и измена, в результате которой родился не признанный Марксом ребенок, не разрушила эти отношения, державшиеся на сильнейшей страсти. Гораздо позднее, когда Женни была при смерти, а Маркс очень серьезно болел, их дочери запомнилась следующая прекрасная картина:
Маркс с семьей переехал в Лондон в 1849 году. Покинув Париж за четыре года до того, они оказались в Брюсселе, где и находились (и где был написан 'Манифест') до революционных выступлений 1848 года. Как только бельгийский монарх вернул себе трон, началось закручивание гаек, и все лидеры радикалов были согнаны в столицу; Маркс отправился в Германию.
История повторилась. Маркс взялся редактировать газету, но ее закрытие властями было лишь делом времени. Он отпечатал последний номер красной краской - и поехал в Лондон.
Его финансовое положение было плачевно. В Манчестере Энгельс продолжал жить странной двойной жизнью (он был уважаемым участником манчестерской фондовой биржи), и именно от него шел к Марксам неиссякаемый поток чеков и ссуд. Будь Маркс хоть немного более аккуратным в финансовом плане, его семья могла бы жить вполне достойно. Но великий экономист был не из тех, кто внимательно следит за домашней бухгалтерией. Его дети брали уроки музыки, а вся семья при этом сидела без отопления. Жизнь превратилась в нескончаемую борьбу с нищетой, и денежные неурядицы не отступали ни на минуту.
В доме жило пять человек включая Ленхен. Работы у Маркса не было, все свое время он проводил в библиотеке Британского музея, с десяти утра до семи вечера, и так каждый день. В какой-то момент он пытался подзаработать написанием обзоров политической ситуации для 'Нью-Йорк трибьюн' - редактировавший ее фурьерист Чарльз Андерсон Дана был не прочь отвесить пару пощечин европейским политикам. Это принесло временное облегчение, хотя, как и во многих других случаях, друга выручал Энгельс, писавший львиную долю статей за него; Маркс лишь присылал свои советы в письменном виде: 'В твои статьи о войне красок нужно больше добавить'[126]. Когда эпопея с журналистикой завершилась, он попытался устроиться клерком в железнодорожную компанию, но его подвел отвратительный почерк. Ему пришлось заложить остававшиеся в собственности крохи - все фамильное серебро и ценные вещи были давно проданы. Иногда нужда была настолько серьезной, что Маркс не мог выйти из дома: его пальто и даже ботинки были заложены. В другой раз он не сумел отправить издателю свои тексты, потому что не нашлось денег на почтовые марки. Словно жизнь его была недостаточно тяжела, Маркс страдал от гнойных нарывов. Однажды, придя домой после долгих часов, проведенных за работой в музее, он заметил: 'Я надеюсь, что у буржуазии до конца ее дней будет повод вспоминать мои карбункулы'. Он как раз закончил страшную главу 'Капитала', посвященную рабочему дню.
Его постоянным утешением оставалось общение с Энгельсом. Маркс то и дело писал ему, обсуждая экономику, политику, математику, военную тактику, вообще все, что только можно, и особенно собственное положение. Вот типичный отрывок из такого письма:
Лишь последние годы принесли некоторое облегчение. Один старинный друг не обидел Маркса в своем завещании, и тот наконец смог обеспечить семье достойное проживание и даже совершить несколько полезных для здоровья путешествий. И сам Энгельс вступил в права наследования и отошел от дел. В 1869 году он в последний раз зашел в свой кабинет, чтобы затем приехать на встречу с дочкой Маркса 'в прекрасном расположении духа, помахивая тростью и напевая какую-то мелодию'[128].
Женни умерла в 1881 году, похоронив двух из пяти своих детей, включая единственного сына; она была стара и устала от жизни. Маркс не смог присутствовать на похоронах из-за болезни, так что
