идущих в капиталистических экономиках процессов разрушительные тенденции. Маршалла же увлекала способность экономического мира исправлять собственные ошибки, заниматься саморегулированием. Как позже напишет его самый выдающийся ученик, Джон Мейнард Кейнс, тот создал 'целую систему, подобную системе Коперника, где все элементы экономической вселенной одновременно уравновешивают и влияют друг на друга, в итоге оставаясь на своих местах'[182].

     Конечно, эта мысль была не нова. Адам Смит, Рикардо и Милль воспринимали рыночную систему как крайне сложный, но вместе с тем очень эффективный механизм обратной связи. Надо признать, что между общей структурой этого механизма и конкретными деталями его работы осталось много белых пятен, так что унаследованная Маршаллом теория равновесия издалека производила гораздо более внушительное впечатление, чем при внимательном рассмотрении. Оставались не до конца разрешенными даже самые базовые вопросы экономики: были ли цены отражением издержек производства данного продукта или удовольствия от обладания им? Иными словами, бриллианты стоят так дорого, потому что их непросто добыть или потому что людям так нравится их носить? Возможно, такие вопросы заставляют учащенно биться лишь сердца экономистов, но без внятных ответов на них нет никакого смысла приступать к множеству весьма важных проблем.

     Маршалл занялся блужданием именно по этим потаенным уголкам экономической теории. В его знаменитых 'Принципах экономической науки' подлинно математическая точность прекрасно уживается с восхитительно ясным, описательным стилем изложения, который предполагал использование массы интересных примеров. Такая экономика была доступна даже практичным предпринимателям, ведь самые сложные доказательства были предусмотрительно спрятаны в сноски (в результате чего Кейнс довольно- таки непочтительно заметил, что для любого экономиста было бы гораздо разумнее прочитать сноски и опустить основной текст, чем наоборот). Как бы то ни было, успех сопровождал книгу с момента первого издания в 1890 году. И до сих пор она является полезной пищей для тех, кто решил изучать экономику.

     Что же важного сделал Маршалл для разрешения назревших внутри экономической профессии концептуальных противоречий? Его главным достижением, к которому сам Маршалл возвращался потом не один раз, было подчеркивание временного измерения как критически важного компонента для поиска равновесия.

     Сама формулировка 'равновесия', как заметил Маршалл, менялась в зависимости от того, шла ли речь о приспособлении экономики к новым обстоятельствам в краткосрочном периоде или долгосрочном. Конечно, и в первом случае покупатели и продавцы встречались на рынке для того, чтобы поторговаться, но по сути этот переговорный процесс затрагивал постоянное количество товара - например, бриллиантов, что приносили купцы в своих чемоданах. В более же долгом периоде запасы бриллиантов нельзя считать неизменными. Если на то будет спрос, откроются новые шахты, если же предложение и так было избыточным, закроются старые. Из всего этого следует, что в очень коротком периоде решающее влияние на цену имела полезность бриллиантов для населения - иными словами, спрос; в более долгосрочном периоде, когда предложение изменится с тем, чтобы соответствовать желаниям людей, издержки производства вновь будут играть определенную роль. Разумеется, цена не может определяться без учета какого-либо из двух факторов; по словам Маршалла, спрос и предложение напоминают 'лезвия ножниц'[183]. Поэтому интересоваться, какая из сторон рынка определяет цену, так же бессмысленно, как спрашивать, какое из двух лезвий - верхнее или нижнее - делает разрез. Впрочем, хотя в процессе участвовали оба лезвия, одно из них выполняло своего рода пассивную роль, тогда как другое было активным. Польза для потребителей преобладала, когда речь шла о конкретном моменте на заданном рынке, издержки же оказывались важнее, стоило обратиться к более продолжительному периоду - там масштабы производства и сама его структура были подвержены изменениям.

     Как и любой продукт аналитического ума Маршалла, этот анализ оказался блестящим. И все же 'Принципы... отличались не только высочайшим качеством теорий. Будучи самым выдающимся представителем 'официальной' экономики, Маршалл, безусловно, был еще и самым сострадательным. Каждая страница его труда излучает искреннее сочувствие к рабочим, тем 'несчастным рабам', которых он встречал во время своих прогулок по лондонским трущобам, а также взгляд на экономику как инструмент для улучшения общества. Здесь можно найти и описание будущего вместе с предупреждением, что не стоит поддаваться 'описаниям прекрасной жизни, что так легко создаются (нашим воображением)', а также надежды на то, что поведение богатых слоев может стать 'рыцарским' и 'позволит сборщику налогов... избавить наши земли от ужасов нищеты'[184].

     Эти типично викторианские настроения могут вызвать улыбку, но видение Маршалл заключало в себе много других вещей, в конечном итоге и обусловивших его громадный вклад в развитие экономической науки. Чтобы сделать разговор более конкретным, достаточно обратиться к началу 'Принципов...' - и нам на глаза немедленно попадутся два заявления. В первом отрывке, наполненном свойственным Маршаллу очарованием, описывается человек, сравнивающий удовольствие, доставляемое покупкой, с потерей в удовольствии, вызванной ее ценой:

     Богач, раздумывающий над тем, стоит ли потратить шиллинг на одну-единственную сигару, сопоставляет куда меньшие удовольствия, чем бедняк, который на шиллинг может купить свой месячный запас табака. Клерк, зарабатывающий в год сто фунтов, пойдет на работу пешком в куда более сильный дождь, чем тот, кто зарабатывает три сотни[185] .

     Следующий пассаж можно встретить через несколько страниц, когда Маршалл обсуждает задачу экономической науки. По его мнению, она состоит в

     ...изучении экономической стороны политической, общественной и частной жизни человека, но главным образом общественной... Она обходит вниманием многие политические вопросы, которые человек практический просто не может не замечать... а значит... лучше употреблять широкий термин 'экономика', чем более узкое определение 'политическая экономия'[186].

     Вроде бы вполне заурядные, эти отрывки заслуживают нашего внимания по меньшей мере по двум причинам. Во-первых, клерк, размышляющий о том, стоит ли ему потратиться на кэб или пойти пешком, стал олицетворением маршаллианского взгляда на экономику, точно также - пусть ему и недоставало трагизма, - как властный государь символизировал воззрения Гоббса. Речь идет об Индивиде с большой буквы, чьи неустанные подсчеты выигрышей и потерь не только символизируют суть рыночной системы, но и лежат в ее основании. Канули в Лету времена, когда задачей экономики считалось изучение социальных тенденций в условиях монархии или Смитова общества, не говоря уже о марксистских классовых войнах. Ее место заняла наука, которая объясняла повседневное поведение человека - иными словами, его жизнь ради самого себя.

     Тесно связано с этим и другое изменение, которое косвенно упоминается во втором отрывке. На протяжении долгих лет бывший центральным политический аспект экономических процессов внезапно исчез со сцены. По Маршаллу, задача экономики состоит в объяснении того, например, как достигаются равновесные цены на рынке. Сопутствующий же вопрос касается того, как в обществе людей, каждый из которых лишь пытается достичь максимального уровня 'полезности', возникают и развиваются отношения власти и подчинения, лежащие в основе разделения этого самого общества на классы.

     С чем связано столь неожиданное отклонение от политической экономии? Возможно, на то есть две причины. Во-первых, события 1848 года, а также связанный с ними поток социалистических идей сделали признание и уж тем более обсуждение проблемы власти и подчинения куда более спорными, чем они были во времена Смита или Милля, когда подобные общественные отношения

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату