Философы от мира сего

     Но у того не было времени переживать по поводу холодного приема - он участвовал в очередной кампании Британии. В 1941 году Кейнс полетел в США с остановкой в Лиссабоне; это была первая из шести подобных поездок. Лидия отправилась с ним в качестве сиделки и телохранителя. После случившегося с ним сердечного приступа она взяла себе за правило вести учет времени своего неутомимого мужа, и очень многие высокопоставленные персоны были крайне вежливо, но не терпящим возражения тоном выдворены по истечении отведенного Кейнсу на встречи срока. 'Пора, джентльмены', - говорила Лидия, и переговоры немедленно прерывались.

     Его визиты в Америку касались непростых вопросов финансирования Великобританией расходов на войну, а также грядущих проблем тяжелого послевоенного периода. Туг Британия не была единственной заинтересованной стороной: Соединенные Штаты желали заложить основы международной торговли, которая не влекла бы за собой финансовых разногласий, так часто приводящих к разногласиям военным. Сторожевыми псами нового финансового порядка стали основанные тогда же Международный банк и Международный валютный фонд. На смену миру, где народы сосуществовали согласно принципу 'человек человеку волк' и всячески старались навредить друг другу, должна была прийти новая эпоха совместной помощи странам, оказавшимся в финансовом затруднении.

    Заключительная конференция состоялась в Бреттон-Вудсе, штат Нью-Гемпшир. Несмотря на болезнь и усталость, Кейнс играл первую скрипку, но главным образом на личном уровне; что же до политических итогов, то финальный план учитывал в большей степени американские, чем английские предложения. Так или иначе, дневниковая запись одного из участников конференции многое говорит о личности Кейнса:

    Вечером я посетил крайне изысканное празднование. Оказалось, что сегодня исполняется 500 лет с момента подписания соглашения между Королевским колледжем Кембриджа и Новым колледжем Оксфорда, и Кейнс устроил небольшой банкет в своем номере в честь этого события... Кейнс, несколько недель ждавший этого дня, словно какой-нибудь школьник, был на высоте. Он произнес замечательную речь... Удивительный пример того, насколько неоднозначен этот выдающийся человек. Будучи радикальным в своих суждениях, культурно он совершеннейший консерватор берковского толка. Было очень тихо, как того и требовал повод, но слова Кейнса о нашем долге перед прошлым не могли не тронуть[260] .

     'Если мы продолжим решать большие задачи в том же духе, в каком начали разбираться с маленькими, то в будущее мира можно смотреть надеждой'[261], - сказал Кейнс на закрытии конференции, и делегаты аплодировали ему стоя.

     Занимавшие его голову дела мирового масштаба, как это часто бывало, не препятствовали достижению менее важных целей. Он был назначен директором Банка Англии (в связи с чем объявил, что 'теперь все гадают, кто загладит грех, женившись на опороченной девушке'), а также председателем новой государственной комиссии по музыке и искусству. Взвалив себе на плечи заботы о том, чтобы донести точку зрения Великобритании до международного сообщества, он не забывал вести обширную корреспонденцию, посвященную музыкантам-путешественникам, делам балета 'Вик-Уэллс', поэтическим чтениям и библиотечным томам. Разумеется, Кейнс оставался увлеченным коллекционером: в библиотеке Фолджера он отыскал редчайшее издание Спенсера и несколько виновато объяснил библиотекарю, что получил каталог, воспользовавшись своим положением в Министерстве иностранных дел.

     На него обрушились самые разные почести. Теперь он был аристократом - лордом Кейнсом, бароном Тилтонским (по имени купленного им в середине жизни имения, которое, как выяснилось, некогда принадлежало одной из ветвей Кейнсов). Университет Эдинбурга, Сорбонна и его родной Кембриджский университет присвоили ему почетные степени. Он вошел в совет попечителей Национальной галереи. Помимо удовольствий существовала и работа: настало время переговоров по первой ссуде Великобритании, и именно Кейнсу было доверено представлять свою страну. После его возвращения репортер поинтересовался, правда ли, что отныне Англия будет сорок девятым штатом Америки. Кейнс был краток: 'Если бы'[262].

     В 1946-м муки его завершились. Он вернулся в Сассекс, где собирался делить время между чтением, отдыхом и подготовкой к новому витку преподавания в Кембридже. Однажды утром им овладел приступ кашля. Лидия бросилась к кровати мужа, но тот был уже мертв.

     Панихида проходила в Вестминстерском аббатстве. Его родители - девяностатрехлетний Джон Невилл Кейнс с женой Флоренс - пришли проводить сына в последний путь. Англия горевала о потере великого лидера, ушедшего в тот момент, когда его проницательность и мудрость были нужнее всего. В длинном некрологе, опубликованном 22 апреля, 'Тайме' отмечала: 'С его смертью страна лишилась великого англичанина'.

     Что уж тут говорить, он не был ангелом. Этот ярчайший из великих экономистов, как и все они, был пусть и выдающимся, но человеком - со своими слабостями и недостатками. Так, он был способен шумно ликовать, выиграв двадцать два фунта в бридж у двух графинь и герцога. Мог оставить жалкие чаевые алжирскому чистильщику сапог и отказаться признать свою оплошность, мотивируя это тем, что он 'не будет участвовать в обесценивании валюты'. Мог быть на удивление мягким с медленно соображавшим студентом (ведь, как он говорил, экономисты должны быть терпеливы, как дантисты) и при этом недопустимо резким с бизнесменом или чиновником, по той или иной причине вызывавшим у него неприязнь. Однажды сэр Гарри Гошен[263], председатель Национального провинциального банка, разгневал Кейнса, призвав того 'дать вещам идти своим чередом'. Кейнс отвечал: 'Как поступить, смеяться или негодовать по поводу столь простодушных заявлений? Наверное, лучше всего будет просто дать сэру Гарри пройти его чередом'.

     Кейнс пролил свет на природу собственного гения, говоря о совсем другом человеке. Рассуждая о своем старом учителе Альфреде Маршалле (которого он любил и любя же высмеивал как 'нелепого старикана'), Кейнс перечислил необходимые экономисту качества:

     Изучение экономики не требует специальных талантов и необыкновенной одаренности. Не является ли в таком случае этот предмет очень легким в сравнении с особенно замысловатыми областями философии и естественных наук? Да, несомненно, но сколь мало число тех, кто преуспевает в нем! Возможно, разгадка кажущегося парадокса такова: хороший экономист должен обладать редким сочетанием навыков. В той или иной мере он должен одновременно быть математиком, историком, государственным деятелем и философом. Он должен понимать язык символов, но в разговоре использовать слова. Рассматривая частности, он должен держать в уме целое и умело совмещать размышления над абстрактным и конкретным. Он должен изучать настоящее в свете прошлого, не забывая о будущем. Он не может позволить себе упустить из виду никакую часть природы человека или его порождений. Он должен являть собой образец целеустремленности и беспристрастности; надменный и неподкупный, словно художник, иногда он должен быть ближе к земле, чем иной политик[264].

     Маршалл - и об этом говорил Кейнс - лишь приблизился к этому идеалу. Типичный представитель Викторианской эпохи, он не был бунтарем в достаточной степени, чтобы его исследования могли затронуть самые потаенные уголки общества. Кейнс преуспел больше: для него принцип Блумсберийского кружка - 'нет ничего святого' - распространялся и на официальную экономику; наконец-то судьбой нашего мира заинтересовался человек не настолько слепой, чтобы не видеть его недостатков, но и не слишком черствый, как эмоционально, так и интеллектуально, чтобы не желать ему скорейшего излечения. Если в своих экономических суждениях он был предельно строг, то в делах политических повиновался зову сердца, и именно здесь стоит искать ключ к пониманию его мироощущения.