И вдруг ожили счетчики Гейгера. Капитан Лесли услышал тиканье в наушниках. Его словно током ударило — облако! Тиканье было слабым — очевидно, пресловутое облако осталось где–то сбоку. Интересно, было это его начало или конец? Это необходимо выяснить. Облако — наконец–то они напали на его след!
* * *
Два часа кряду гнались они за облаком. Показания приборов не проясняли картину. Тиканье счетчиков Гейгера усиливалось, когда самолет набирал высоту, и ослабевало, когда он снижался. Следы вели в высоту, в фиолетовый космос. И самолет продолжал набирать высоту, пока позволяли турбины.
— Облако над нами, — заявил Лесли. — Мы всегда плетемся у него в хвосте, ничего другого нам не остается.
— Большего мы не узнаем, Джим, — заметил Харрис. — Эта штуковина взорвана не на земле, да это, вероятно, и не бомба вовсе.
Компрессор турбин жалобно повизгивал. Машина летела на высоте 65 тысяч футов. Капитан Лесли внимательно следил за показаниями приборов.
Отказаться от дальнейших наблюдений? Сейчас? Ни за что! Топлива хватит еще на три с половиной часа. Машина ведет себя превосходно. Еще немного, и они окажутся в зоне действия радиостанций, расположенных на Аляске. Тогда их смогут вести по радио. Короче говоря, нет никакого смысла прекращать погоню за облаком…
Капитан не спускал глаз с приборов. Он находился во власти лихорадки, которая, как правило, охватывает исследователя на пороге открытия. Если Боб Харрис не ошибся, то взрыв был произведен на большой высоте, а не там, где они предполагали. Более того, высота эта значительно больше той, на которую может подняться их самолет, а это означает, что взрывное устройство было доставлено в точку взрыва в головной части ракеты. И хотя на базе Айси кейп учитывали подобный вариант, это все же сенсация. А если допустить, что так оно и есть на самом деле, русские значительно опередили их, американцев, в технике телеуправления.
Капитан Лесли знал, что ни одну из американских атомных бомб не доставляли на место взрыва с помощью управляемой ракеты. Американские ракеты при полете довольно часто отклонялись от заданной траектории и падали вместе с атомной боеголовкой не там, где следовало, нанося огромный ущерб. А уж коль скоро русским это удалось, то он должен привезти на базу доказательства.
В семнадцать часов пять минут загорелась первая турбина — сигнал об этом поступил со специального прибора, следящего за противопожарной обстановкой. Ни один из пилотов не видел ни огня, ни дыма, так как турбина располагалась далеко от фюзеляжа, под крылом, а огонь гасился автоматически. Первый двигатель был мертв. После его остановки заметно упала скорость и самолет стал стремительно терять высоту, оставляя позади себя длинный шлейф. Подобно брошенному вверх камню, он, достигнув самой высокой точки траектории, падал вниз, навстречу легким перистым облакам, которыми была окутана земная поверхность. И казалось, падению этому не будет конца.
В течение нескольких минут, имевшихся в их распоряжении, экипаж настойчиво боролся за жизнь. Машина, потеряв управление, падала. Казалось, приборы на приборной доске взбунтовались: стрелки лихорадочно прыгали, тревожно мигали контрольные лампочки. Поступил сигнал, предупреждавший об опасности: отказал бензопровод, подающий топливо ко второй турбине. Навстречу машине с огромной скоростью неслась серо–белая стена тумана.
Стрелка бензомера падала, о чем пилотам сообщил резкий прерывистый свист. Капитан Лесли мог лишь догадываться, что произошло. Он буквально висел на привязных ремнях, крепко его державших. Судя по всему, он переоценил мощность турбин… И вот машина взбунтовалась, провалилась в воздушную яму и ринулась вниз. Как и следовало ожидать, она заваливалась на левое крыло, и требовалось большое мастерство, чтобы не позволить ей войти в штопор и врезаться в землю.
В землю ли? Каждый из пилотов хорошо знал, в чем заключалась главная опасность. Какая–то отставшая от корпуса часть турбины повредила подвесной бензобак или же бензопровод к нему. Пока они находятся в воздухе, топливо будет вытекать, но, чтобы благополучно совершить вынужденную посадку, от него нужно успеть избавиться…
Капитан Лесли почувствовал, что его рубашка пропиталась потом, ручьем стекавшим по спине. Так сильно он еще никогда не потел.
Когда самолет вошел в облака, Харрис включил антиобледенитель, и кристаллики льда стали плавиться у него на глазах. За стеклами иллюминаторов плыла сплошная серо–белая масса.
— Высота — три тысячи футов! — доложил Харрис.
Харрис и Лесли слышали прерывистый свист, который предупреждал их о том, что запасы топлива подходят к концу. Их взгляды неотрывно следили за высотомером. Две тысячи четыреста футов… Одна тысяча девятьсот футов… Одна тысяча пятьсот… Восемьсот футов… Неужели эта белая вата висит до самой земли?
Пятьсот футов… четыреста… триста… двести пятьдесят…
Попытка благополучно приземлиться в сплошном тумане равносильна самоубийству.
Неожиданно внизу промелькнуло окно, в которое они успели разглядеть ледяную поверхность. Это были льдины, окруженные водой. Ни Лесли, ни Харрис не могли определить высоты, на которой они летели над морем, покрытым льдинами.
— Ледяные поля, — обрадовался Харрис. — Как раз то, что нам нужно.
— Они слишком малы, — засомневался Лесли.
— Если постараться, для посадки хватит, Джим.
Края у льдин были острыми и черными. Если при посадке не задеть за них, то можно на что–то надеяться. Лесли пытался определить размер льдин. Сделать это было нелегко, так как льдины стремительно мелькали под фюзеляжем машины.
Не то четверть мили, не то полмили… А сколько же секунд… Края у некоторых льдин были довольно высоки.
— Садись где хочешь! — приказал Лесли лейтенанту.
— Ну, спасибо, — поблагодарил Харрис, внутренне радуясь, что командир доверил ему принять окончательное решение. Высотомер показывал 220 футов.
Пролетая над большой льдиной, показавшейся ему подходящей для совершения вынужденной посадки, Харрис сбросил дымовую авиационную бомбу. Затем дважды облетел облюбованную льдину, внимательно осмотрел ее. Искать что–нибудь получше не было времени. С минуты на минуту видимость могла ухудшиться, а горючего и баках оставалось совсем немного.
Харрис сделал левый разворот, так как ни на что другое машина уже не была способна, и посмотрел, в какую сторону ветер гонит дым от бомбы, чтобы совершить посадку с подветренной стороны.
Самолет летел навстречу клочьям дыма. Это был единственный хорошо различимый ориентир на фоне однообразной белизны льдины, зацепившись за который глазом можно было определить расстояние. Харрис выпустил закрылки, подал штурвальную колонку вперед и уставился в край льдины. «На этой громадине хватит места для посадки десяти таких махин, как наша, — мысленно убеждал себя лейтенант. — Она наверняка длиной с целую милю… Может, она недостаточно ровная, но разве это заметишь? Белая поверхность всегда кажется ровной…»
Что бы там ни было, он должен посадить машину на эту льдину. Посадочная скорость у самолета была довольно высокой, как у всех реактивных машин, однако лейтенант все же надеялся на успех.
Едва шасси коснулось поверхности льда, машину тан сильно тряхнуло, что пилотов вдавило в кресла. Произошел автоматический выброс тормозного парашюта, шелк которого, выскользнув из хвоста машины, мгновенно наполнился воздухом и стал похож на огромный колокол. Носовое колесо проехало по луже, разбрызгивая во все стороны фонтанчики воды. Машину, которая подняла со льда облачко снежной пыли, повело вправо, и Лесли на какое–то мгновение показалось, что Харрис включил реверсирование тяги. Секунд пять самолет катился по льдине, а затем вздрогнул и остановился.
— Вот и все, — произнес Харрис, выпустив из рук штурвальную колонку, и выключил зажигание.
Лесли одобрительно кивнул другу, хотя прекрасно понимал, что самое тяжелое у них впереди.
Пока Хестер спускал лестницу и сбрасывал на лед кабель для отвода статического электричества, пилоты облачились в полярные комбинезоны.