должен: именно с этой стороны лежала в самолете различная радиоаппаратура. Естественно, с такого расстояния лейтенант мог разглядеть лодку лишь в общих чертах, но две желтые фигурки, которые, словно жуки, копошились возле нее, он видел довольно отчетливо. Удивило же его не столько отсутствие позади них полоски земли, о чем он незамедлительно предупредил Лесли и Хестера, а тот факт, что они разговаривали с ним и одновременно двигались дальше.
В голове у Харриса, и без того разламывавшейся от боли, мелькнула мысль, что с Лесли и Хестером не все в порядке… И все–таки они не могли бросить лодку, даже если у них что–то случилось. Значит, один из них должен был тащить лодку, а другой поворачивать антенну. Харрис чувствовал, как пульсирует в его жилах кровь, как отдается режущей болью ее каждый толчок. Нет–нет, там что–то произошло. Иначе как бы он смог отчетливо разглядеть их обоих? Ведь они удалялись от него и, следовательно, должны были уменьшаться в размерах. Раза два он вообще терял их из виду. Правда, потом он догадался, что они в это время плыли в лодке. Но почему же теперь он видит их так отчетливо?..
Сделав несколько глубоких вдохов, Харрис наконец понял, в чем заключалась его ошибка: он видел своих товарищей не в иллюминатор левого борта. Когда у него начались сильные головные боли, он прилег отдохнуть, а, немного придя в себя, продолжил наблюдения в иллюминатор правого борта. Наверное, за это время что–то произошло с самолетом. А может, льдина, на которую они совершили посадку, повернулась…
Харрис подошел к противоположному борту и посмотрел в иллюминатор. Нет, полоска земли по– прежнему находилась слева. Тогда почему же Лесли и Хестер оказались не там, где им следовало быть? Харрис лихорадочно искал ответа на этот вопрос, пока не осознал очевидное: через иллюминатор левого борта он видел не капитана и штабс–сержанта с их надувной лодкой, а совсем чужих людей и чужую лодку.
Это открытие ошеломило Харриса. Прошло несколько минут, пока он взял в руки микрофон и попытался установить с Лесли связь по радио. Пусть Джим скажет, что ему теперь делать. Однако Лесли не отвечал. Харрис сообразил, почему товарищи не слышат его: в этот момент они, очевидно, беседовали друг с другом, а рация лежала на дне лодки… Вот никто и не отозвался на его позывные.
Лейтенант схватил в руки бинокль, вытащил его из футляра и навел на незнакомцев. При этом у него так дрожали руки, что он был вынужден опереться на локти. В поле его зрения попали сначала трое, потом четверо, пятеро. А то, что он принял было за надувную лодку, оказалось башней подводной лодки, находившейся в полупогруженном состоянии. Изображение дергалось перед глазами, и Харрис вынужден был отнять бинокль от глаз. Дышал он с трудом.
Лейтенанту часто приходилось слышать, что русские подводные лодки самые большие и современные в мире. На базе Айси кейп рассказывали, что они могут совершать длительное плавание подо льдами, а затем неожиданно всплыть возле побережья Аляски, обстрелять его ракетами, высадить специальный десант и снова уйти под лед, где их никто не сможет преследовать. А ледяные поля, дрейфующие в Арктике с очень малой скоростью, угрозы для подлодки, находящейся на глубине не менее тридцати футов, не представляют. С такой глубины нетрудно обнаружить свободную ото льда воду и всплыть на поверхность, если это потребуется. В прошлом артиллерия базы не раз открывала огонь по подводным лодкам красных, но, насколько помнил лейтенант Харрис, каждый раз все кончалось тем, что командиры орудийных расчетов получали взыскания, а в районе обстрела в ходе последующих поисков обнаруживали лишь дохлую рыбу да тюленей. По этому поводу на базе рассказывали массу анекдотов… Но то, что он увидел сейчас собственными глазами, не сплетня, не анекдот, а горькая действительность.
Харрис задумался: что же теперь делать? Во рту у него появился неприятный привкус. Насколько он мог судить, подводная лодка находилась на таком расстоянии от самолета, что не заметить его там не могли. В столь неожиданной ситуации реагировать надо было быстро, ведь командир подводной лодки в этот момент скорее всего радировал вышестоящему морскому начальству о своих наблюдениях и спрашивал разрешения подплыть к льдине с самолетом как можно ближе…
Лейтенант почувствовал, что его трясет. Казалось, кто–то невидимый забрался в черепную коробку и изнутри с силой давит на глазные яблоки, касается оболочки Мозга. Он подумал было, что русские моряки вряд ли двинутся к самолету на лодке–амфибии, ведь им пришлось бы переправляться с льдины на льдину. Хотя на все это требуется не так уж много времени…
Решение надо было принимать как можно быстрее. Русские, конечно, попытаются захватить самолет. Его же задача заключается в том, чтобы воспрепятствовать этому. Жаль, что он болен. Он вспомнил, как штабс–сержант Хестер сказал перед уходом: «…Нужно подготовить самолет к уничтожению. В руки русских он ни в коем случае попасть не должен». А может, это сказал Джим? Или Хестер? Кажется, Хестер, хотя в данной ситуации это не имеет значения. Главное — вовремя уничтожить результаты замеров. Будет лучше, если русские вообще не узнают, чем они занимались…
Сердце резкими толчками гнало кровь в голову. Лейтенант чувствовал, как она приливает к шее и вискам. Превозмогая боль, он открыл специальную камеру и выхватил из нее отснятую фотопленку и документы, хранившиеся в стальном сейфе. Это была целая охапка целлулоидных и бумажных листов.
«Куда же все это деть? — билась в голове тревожная мысль. — Сжечь? Но где? Электропечь не работает, разводить костер в самолете нельзя. А фотопленка горит только на открытом огне…» Харрис вспомнил о примусе и решил разыскать его. Но пока он его искал, подводная лодка успела скрыться.
Харрис вновь почувствовал, как чья–то незримая рука вторглась в его голову и начала давить на глазные яблоки, стараясь поплотнее прижать их к черепной коробке. Боже, какая боль! Какая ужасная боль!
Безо всякого разбора он набил карманы кассетами и документами, распахнул дверцу и спустил лестницу на лед.
Проделывая все это, лейтенант думал о том, что русские уже на подходе и у него не осталось времени, чтобы разжечь примус и на его огне спалить документацию. Ее надлежало уничтожить каким–то иным способом, попросту говоря, отделаться от нее так, чтобы никто не смог обнаружить следов…
Перекладины лестницы поплыли у него перед глазами. Он оступился и сорвался на лед, но тотчас вскочил и помчался к ближайшему краю льдины, в противоположную сторону от того места, где видел русских.
На бегу он вспомнил, что не прихватил оружия. Заметив небольшую выемку, опустился на снег и принялся лихорадочно закапывать документы. Снег, как назло, смерзся, и лейтенанту пришлось разрывать его ногтями. Только когда пальцы начали кровоточить, он сообразил, что забыл перчатки. Он затих и некоторое время лежал не двигаясь, пока в четверти мили от него не показалась из морской пучины командирская башня подводной лодки.
* * *
— Большинство людей, оказавшись в критической ситуации, теряются, — проговорил Гордон Грей. — Ярким доказательством тому служат доклады армейских психиатров.
Напротив него сидел майор, прилетевший из Фербенкса. Грей пригласил его на чашку чая: ему ужасно хотелось поговорить с интеллигентным офицером, а заодно кое–что у него выведать.
— У нас все не так, — заверил его Алберти. — В эти места отбирают самых стойких.
— То же самое говорили о морских пехотинцах, пока не началась война в Корее. Вам, наверное, известно об этом, не так ли? — уточнил Грей, подавая майору тоненькую папку, которая лежала на маленьком столике.
Майор открыл папку, и в тот же миг его брови, словно две испуганные птицы, взметнулись вверх.
— «Одна из уязвимых сторон американского солдата, — читал он, — его верность семье, родине, товарищам, христианским идеалам. Он имеет весьма смутное представление о социальных ценностях и конфликтах, происходящих в мире. Будучи по воспитанию провинциалом и убежденным изоляционистом, он почти не интересуется проблемами жителей той страны, в которой ему приходится служить или же воевать. Его представления о праве и бесправии настолько туманны, что…» — Алберти перестал читать и, не выпуская папки из рук, спросил: — Что это такое?
— Это донесение Мейера, — объяснил Грей. — Его выводы основаны на анкетировании четырех тысяч пятисот американских солдат, вернувшихся летом 1953 года из китайского плена. Вам, вероятно, известно, что треть пленных перебежали к коммунистам. Читайте дальше, пожалуйста…
Несколько секунд майор испытующе смотрел на Грея, соображая, какую цель тот преследует,
