и залепил свиток воском. Его худые руки походили на две сухие палки с утолщениями на локтях и в запястьях.
– Отдашь это Ханане, – шамкая, сказал старик Иехуде. Тот едва ступил в тесную конуру, униженно склонился и проворно спрятал свиток в дорожной сумке.
– Как же от тебя смердит, – поморщился Бенайя, сам не любивший мыться, и важно сказал: – Ханан – тесть первосвященника Каифы. В Ершалаиме каждый укажет его дом. Скажешь Ханане – от меня. Я писал ему о старой собаке Хизкии, – голос Бенайи задрожал от злости. – Здесь выписана вся хула арамейского выродка на священные тексты. Ханан знает, что делать с письмом. Расскажешь, как сын лукавого предает веру отцов и совращает народ. Как хочет наслать на правоверных латинян и погубить страну.
– Но разве правоверные не хотят освободиться от язычников? – робко спросил Иехуда скрипучим, словно ржавые петли, голосом.
Бенайя зло посмотрел на молитвенника. От бешенства у него затряслась челюсть.
– Слово арамейского выродка опаснее мечей,
