– Поверят! И вырвут у змеи жало! Пойдешь с арамейцем. Я говорил с Хизкией. Будешь хранить их казну. На это ты годен. Когда он отправит вас смущать народ, придешь в Ершалаим и сделаешь, как сказано.
У входа послышался шорох. Иехуда проворно, как крыса, выглянул наружу.
– Мыши, – сказал он, вернувшись. – А что мне будет за то?
– Корыстное отродье! – сердито сказал Бенайя. – Не клацай на меня клыками. Помни, кто сделал тебя человеком! Получишь свое! Иди.
Пятясь, Иехуда вышел.
Билха, старшая среди женщин, пыхтя и отдуваясь, поспешила к Хизкии. Ее большие груди, как студень, колыхались под туникой, заштопанной там и тут. Поношенный головной платок сполз на седую макушку, а две бородавки на щеке и подбородке, поросшие белыми волосами, побагровели от усердия.
Билха пришла к Бенайе, – как ходила к другим старикам, – прибрать судно у порога, – старик страдал недержанием, но не мог оскверниться прикосновением к нечистому, – и услышала разговор…
Ее жизнь была в закваске хлеба и стирке лохмотьев.
