по Иаакову невидящим взглядом: слезы, обгоняя одна другую, текли по ее пепельно-бледным щекам.
На огороженную перед крестами площадку на ослах выехали первосвященник и несколько старцев. Один, потрясая посохом, стал ругать Йехошуа. «Они приговорили!» – негромко сказал кто-то. Ему вторили: «Порождения ехидны! У равви нет детей и брата, чтобы продолжить род!»
Иааков сжал кулаки, глаза его застил красный туман ярости…
Тут его плеча коснулись. Торговец обернулся. Мосластый детина в плаще повел головой, предупреждая – «нет». Другой, старше, бородатый и в поношенной тунике, подал храмовому стражнику глиняную чашу. В вине плавала зеленовато-черная жидкость.
– Что это? Разбавленное вино? – Стражник брезгливо поморщился: – Там желчь!
– Равви просит пить, – ответил детина.
Йехошуа негромко застонал и пошевелил губами.
Хмыкнув, стражник отнес питье римскому солдату у креста. Тот заглянул в чашу и, пробормотав ругательства жестоковыйному племени, макнул губку в вино, насадил ее на острие копья и поднял к губам несчастного.
Влага
