— Гаилай, друг, — мягко сказал Феодор, — буду откровенен, мне очень нужно узнать, что тревожит душу этого человека. Если ты сможешь к утру вызнать, какую беду он видит в ясной погоде и спокойном море, то, клянусь Мессией, я оставлю тебя в стране шотов на целых четыре месяца, дав тебе семь лучших воинов в охрану и одного гребца в носильщики.
Гаилай чуть не упал с мешка с товаром, служившего ему сиденьем, когда услышал слова, которых давно ждал. Но, немного подумав, сильно опечалился:
— Нет, Феодор. У меня ничего не выйдет.
Пока купец пытался его разубедить, два предводителя букеллария стали о чём-то перешёптываться. Волоку пришла в голову интересная мысль, которой он поспешил поделиться со своим другом и побратимом:
— Феодор, а дозволишь нам с Олафом попробовать тайну выведать? — закончив совещание с викингом, спросил словен.
Исходи это предложение от Олафа, Феодор не удивился бы. В конце концов, командир варяжского букеллария — потомок волхвов и уже не раз поражал команду своими умениями. А вот как может помочь делу второй командир, безусловно, хороший воин, но несерьёзный человек?..
— Если это очередная шутка, Волок, то сейчас не место и не время, — сказал Феодор.
Командир воинов, больше похожий на предводителя потешников, подмигнул викингу-побратиму и сказал:
— Коли парень-рыбак захотел заместо плавания в беге посостязаться, неужто погонят его?.. А может, дадут вначале выступить?
— Хорошо, — согласился Феодор, — попробуй. Олаф, ты будешь работать с ним в паре, поэтому если твой побратим вместо того, чтобы помочь, совсем поссорит нас с лоцманом, отвечать будешь ты.
Варяг ответил кивком.
— Но и без помощи потешника нам не обойтись, — добавил Волок. — Дозволь нам втроем потолковать кое о чём, а потом зови шота на огонёк погреться. А когда всё зачнётся, главное — молчи. Если всё по-нашему выйдет, то скоро он сам заговорит.
Заинтригованный Феодор дал согласие на всё, о чём попросил словенский воин весёлого нрава.
Когда шот попал в шатёр, Волок и Олаф вели себя как ни в чём не бывало. Они болтали о чём-то о своём на языке, которого Горвинд не знал. Феодор пригласил лоцмана за стол, а предводители гребцов и матросов затеяли игру в кости. Вот только Гаилая не было. Без консультации с историком Олаф и Волок не смогли бы ничего сделать, но так как у него просто на лице было написано, что здесь что-то затевается, то пришлось его удалить.
Лоцман, действительно решивший было, что его позвали, чтобы в очередной раз залезть в душу, через пару минут расслабился, позволил себе выпить вина и поговорить с Феодором на отвлечённые темы. И тут Олаф и Волок как бы сами собой перешли на имперский язык, известный всем присутствующим, включая Горвинда Макнута.
— …Поверить не могу, Волок! Неужели домовой есть в каждом доме?
— Так как же дому без хозяина! Без духа-хозяина. Домовой много полезных дел делает, но лишь глупый хозяин всё как должное воспринимает. А умный завсегда духа-хозяина отблагодарит за помощь добрую. Пряничком, молочком, вещью какой красивой пожалует.
Шот чуть не пролил вино, когда услышал эти слова. Он бросил на руса и словена недовольный взгляд, но потом повернулся к Феодору и возобновил беседу. Однако сохранять спокойствие ему с каждой минутой становилось всё тяжелее и тяжелее, ведь разговор двух командиров коснулся его родины:
— Нет, не может быть, чтобы даже в этих убогих хижинах, которые шоты считают за приличный дом, водились духи, подобные вашим домовым!
— А то как же, Олаф!
— И они так же любят, когда хозяева оставляют им в условленном месте благодарность за труд?
— Дивлюсь я на тебя, брат. Благодарность — она любому в любом деле приятна. Шотский домовой подарки всякие не меньше нашего, словенского, любит. Сказывал мне один старый шот…
— Лжец! — крикнул Горвинд Макнут в сильном волнении.
Словен и рус ни словом, ни жестом не выдали, что ждали такой реакции. Олаф недовольно поцокал языком и покачал головой, а Волок-ант с деланым возмущением спросил:
— Зачем в чужой разговор уши вклеил? Почтенный шот, мы тебя беседовать не приглашали!
— Гром и молния! Клянусь честью клана, мне кажется, что у одного из твоих воинов язык стал длиннее нужного! — крикнул старый шот Феодору, повернулся к Волоку и прошипел: — Если ты думаешь, что можешь, напялив доспехи, бессовестно клеветать на нашего доброго брауни, сравнивая его со своим домовым, то глубоко ошибаешься! Ты ничего не знаешь о брауни, наглый воин, и просто пользуешься наивностью своего друга, готового верить в любую чушь, сказанную тем, с кем он когда-то смешал кровь!
Горвинд чуть не ударил Волока, но сдержался. Следующие его слова были обращены к Олафу- русу:
— Не верь ему, викинг. Наш брауни — не его домовой и не ваш, варяжский гутгин. Он хочет, чтобы никто не знал о его существовании, и ненавидит, когда его пытаются отблагодарить. Мой дядя, мир его праху, осмелился в своё время одарить своего брауни дорогими сапогами, и в результате оскорблённый дух покинул навсегда его дом в этих сапогах. Верь мне, а не ему. Я шот, а не он.
Олаф-рус сделал вид, что не согласен:
— Я уважаю твои седины, Горвинд, поэтому не считай за обиду мои слова. Я не могу поверить, что ты понимаешь в духах домашнего очага больше, чем мой побратим. Ведь у тебя же у самого нет дома.
— У меня нет дома всего лишь тринадцать лет, с тех пор как…
Шот оборвал речь на полуслове. Он понял, что чуть не проговорился о своей тайне тому, кто этого не заслуживает.
Настал решающий момент. Феодор от волнения едва усидел на месте. Если Волок сейчас позволит Горвинду надолго замолчать, тот замкнётся ещё больше, и тогда из него клещами слова не вытянешь.
Но положение спас не Волок, а его побратим:
— И снова не соглашусь с тобой, Горвинд. Если ты, столько времени проводя на воде, до сих пор её опасаешься, я полагаю, что ты мог, когда жил в пределах настоящего дома, ничего не знать о его духах.
— Гром и молния! Ты, кажется, хочешь мне, бывалому лоцману, рассказать о том, что такое открытая вода?!
— Горвинд, я, викинг от рождения и до самой смерти, рождён вблизи моря и умру рядом с ним. Я знаю, что в море водятся страшные существа навроде мировой змеи Ёрмунгард, гоняющейся за своим хвостом, но если не забывать воздавать славу доброму вану Ньерду, то солёной воды опасаться не стоит. Кто думает иначе, плохо знает морское дело.
Дело запахло дракой. Феодор уже хотел было вмешаться, но Волок отрицательно покачал головой, и купец остался сидеть за столом, понадеявшись на то, что побратимы знают, что делают. А старый шот стоял напротив невозмутимого варяга, багровый от гнева, и ладонь его уже легла на рукоять кинжала.
— Проклятый викинг! Как ты смеешь мне, человеку, который познавал морское дело тогда, когда ты ещё не лежал во чреве матери, бросать такие обвинения?!
— Я никого не обвинял, Горвинд. Я всего лишь сказал, что думал. Я уважаю твой опыт морских странствий, но нельзя отрицать очевидного: моряк, который сравнялся в морском деле с викингами, никогда не станет с ними спорить. А то, что викинги — лучшие в мире мореходы, так же бесспорно, как то, что они же — лучшие в Срединном Мире воины. Да и за его пределами тоже. В хирд конунга Асгарда попадает очень мало людей, которые не знают языка страны фиордов.
— Ты… ты… — Горвинд Макнут задыхался от возмущения.
Викинг спокойно допил своё вино, встал и сказал, глядя на Феодора поверх своего собеседника:
— Спасибо за славный ужин, Феодор. Я ухожу спать.
— Стой! Проклятый рус, ты не хочешь закончить спор о том, кто лучше знает море? — попытался остановить опытного викинга старый шот.
Олаф легко убрал руку Горвинда от своей груди и усмехнулся.
