гадостью. Что мне теперь делать? Как мне теперь быть? Я посмотрел на Галяса. А он подмигнул своим кривым глазом и сказал:
— Не бойся, мальчик Ясь, пан у нас добрый, не убьет. — Потом уже строго добавил: — Но фонтан мы все равно должны исправить!
Я тогда пошел обратно и еще раз дал кулаком по гусиной спине. Струя опять ударила. Я вылез из фонтана и спросил, про какую это силу говорил господин паныч. На что Галяс задумался, а после сказал, что раньше фонтан работал так: вот в эту башенку, которая стоит здесь рядом, на краю полянки, люди носили наверх воду и заливали туда в чан, а когда к фонтану подводили гостей, там в чане открывали задвижку — и вода по трубам, а трубы вот здесь, под землей, и дальше, идут в фонтан, в гуся, и на них действует выталкивающая сила, чтобы вода била струей. Вот, наверное, сказал Галяс, паныч оттого и гневался, что сейчас там воды нет, а струя есть все равно. Вот как Галяс мне тогда объяснил — путано и непонятно. То есть истинно по-пански! Я ничего ему на это не ответил, а молча пошел домой.
И дома я тоже был весь тот день молчаливый, моя деревенская мать напугалась и хотела уже было вести меня к бабке-шептухе. Но отец делать это запретил, он сказал, что я («наш Ясь») сам кого хочешь зашепчу. А эта моя нынешняя беда, сказал дальше отец, происходит оттого, что я в последнее время стал слишком много времени бывать среди гадких людей. Гадкими людьми отец называл всех панов и подпанков.
— Держись от них подальше, сынок, — говорил он мне в тот вечер. — А если и тогда они не будут давать тебе покоя, так ты лучше опять беги в лес.
— Что ты такое мелешь, старый дурень?! — закричала на него моя здешняя мать.
А он в ответ:
— Я не старый! А вот зато если я и вправду дурень, так это даже хорошо, потому что разве умным сладко? Вот наш Яська умный. И мне его жаль. И ведь тебе тоже жаль, нестарая ты дура!
Мать ничего ему на это не ответила, а только утерла глаза и пригласила нас ужинать.
На ужин были грибы — настоящие, съедобные, которые собрали мои младшие деревенские сестры. Я их до сих пор очень люблю, этих сестер. А когда я совсем вырасту, я их обеих замуж очень хорошо пристрою. И старшую тоже.
Но это было уже после, еще через немало лет. А тогда была глухая ночь, я лежал среди своих на лежанке. Они все крепко спали, а я не спал. Я же им ничего не сказал ни про фонтан, ни про жареные мухоморы и поганки с солью. А это же смерть! Из мухоморов можно делать только хмельную настойку для леших, но я же не леший. А поганок я и вообще у нас в лесном доме ни разу не видел. Как, я тогда думал, быть? И поэтому не спал.
И, оказывается, я в ту ночь из-за тех поганок не спал не один. Потому что только утро развиднелось, приходит к нам гайдук и говорит, чтобы я («мальчик Ясь») срочно бежал в панский палац до ясновельможной пани Крыси. До Долбежки, вот как! С самого утра! Мать сразу заплакала. А отец грозно сказал, чтобы молчали, еще даже ударил кулаком по столу, а после спросил у гайдука, в чем это тут дело.
— Может, даже в чем-нибудь хорошем! — загадочно сказал гайдук.
— Ага! — сказал отец. — Значит, может, он еще и вернется! — а после сказал мне, чтобы я шел за гайдуком и ничего не боялся.
И я пошел. И привел меня гайдук прямо в панский палац. А после даже повернул на их жилую половину. Там к нам вышла панна Мальвина, пани Крыси главная приживалка, посмотрела на меня, а после посмотрела на гайдука и сказала, чтобы он шел вон. Гайдук ушел. А я остался. Панна Мальвина опять посмотрела на меня, теперь уже очень внимательно, и сразу стала сердитая, крепко схватила меня за руку и быстро повела неизвестно куда. То есть вначале было неизвестно, а после совершенно ясно — на заднее крыльцо, где она заставила меня мыть руки, и лицо, и даже уши и шею. А после даже ноги! Я очень сильно испугался, потому что подумал, что меня хотят продать. Я даже об этом спросил. На что панна Мальвина грозно ответила, что меня никто и даром не возьмет, больно я кому нужен, после чего опять схватила меня и опять потащила куда-то. Этим куда-то в этот раз оказалось к пани Крысе.
Пани Крыся была из себя вот какая: худая и высокая. А еще она любила раскачиваться в кресле- качалке. А если она просто в нем сидела и не раскачивалась, значит, она очень злая. Или о чем-нибудь думает. Так было и тогда, когда я к ней вошел, — она тогда думала. И смотрела прямо на меня! Очень страшными глазами, между прочим. Как будто я у нее что-нибудь украл. Я испугался и опять, как и вчера у фонтана, сделал с головы вот так, будто снимаю шапку. Пани Крыся очень удивилась и стала смотреть на меня уже совсем по другому — как на какого-нибудь дурня. Я тогда ей поклонился, чтобы только не смотреть в глаза. А она сказала очень добрым голосом:
— Какой милый мальчик! — А потом уже строго: — Подойди ближе!
Я подошел.
— Посмотри на меня! — приказала она.
Я посмотрел. Она недовольно покачала головой и сказала:
— Какие дикие глаза! Мне страшно!
Я испугался и сказал:
— Я это не нарочно.
— Дурень! — сердито сказала она. — Молчи, когда с тобой разговаривают. Я из-за тебя сегодня всю ночь не спала, скотина ты этакая. — И тут же спросила: — Это же ты вчера хвалился, что любишь жареные мухоморы?
Я молчал. Она же мне сама так приказала! Но тут панна Мальвина, а она стояла сзади, врезала мне подзатыльник, и я ответил:
— Да.
— И поганки с солью?
— Да.
— Очень хорошо! — громко сказала пани Крыся. — Вы только посмотрите на него — какое дерзкое чудовище! — И опять быстро спросила: — Это правда?
Я молчал. Мне тогда было очень обидно. Я не хотел ей признаваться, что я все это наврал. Но и соглашаться с ней мне было страшно. Поэтому я просто смотрел в пол и молчал. Тогда она сама заговорила, и уже не с такой злостью, а вроде даже с добром:
— Маленький гадкий дикарь! Ты хоть представляешь, что из всего этого может выйти? Ведь мой супруг — человек очень открытый и бесхитростный, он привык верить своим собеседникам на слово. И вот он поверил тебе и уже даже разослал приглашения нашим уважаемым соседям. И вот они приедут к нам, мы накроем праздничный стол, будет играть музыка, у всех будет чудесное настроение… А что будет после? Мой супруг прикажет, и введут тебя, и ты начнешь жадно хватать жареные ядовитые грибы. А после упадешь на пол и будешь биться в конвульсиях! Зачем тебе это? Что ты задумал? Отвечай, когда с тобой разговаривает твоя госпожа!
Я очень испугался и ответил:
— Ничего я не задумал. И не буду я на пол падать. И кататься по нему тоже не буду.
— А будешь что?
— Съем я их, вот что! — громко сказал я. — Как дома с ведьмой ел, так и здесь с вами то же самое. Вот так! — и тут я даже облизнулся для наглядности. А на самом деле, это в голове, я очень горько подумал, что никуда мне от этой пани теперь не отвертеться, замучит она меня, закормит ядовитыми грибами! Ну так и я ей хоть так отомщу — весь праздник испорчу! Пусть ее гости до смерти перепугаются! Я, тогда я еще подумал, я нарочно буду визжать и хрипеть изо всех сил! И пеной буду брызгаться! И ногами вот так колотить!..
Но пани Крыся — если я раньше про это не говорил, то скажу хоть сейчас, — но пани Крыся была очень хитрая. Прямо как будто тоже ведьма. Поэтому не успел я тогда этого до конца додумать, как она вдруг вся засветилась от радости и говорит:
— Я так и знала, что ты хочешь подстроить мне гадость. Но ничего у тебя не получится. Я еще два часа назад послала девок в лес сам знаешь за чем. Вот они сейчас вернутся или, может, уже вернулись, и мы тогда тебя сразу испытаем. Чтобы потом, при гостях, не позориться. Или, может, ты уже одумался?
И тут она очень противно усмехнулась. Меня взяла страшная злость, и я очень громко сказал:
