— С неделю, но он не будет жить, будет умирать мучительной смертью. Целую неделю…
— Неделю… — задумчиво пробормотал Молчун.
— И напрасно ты меня звал. Я уже ему ничем не смогу помочь.
— Я знаю, — сказал Молчун. — Ему — помочь не сможешь. Хотя…
Молчун искоса посмотрел на Лекаря.
— Это ты о чем?
— О тягловом. Я не могу ему помочь… Помочь… — со странным выражением повторил Молчун. — У меня рука не поднимется…
— То есть угробить у тебя рука поднялась! — закричал Лекарь. — А чтобы поступить, как нужно, — рука не поднимется?
— Не поднимется, — кивнул Молчун. — Как я потом своим в глаза смотреть буду?
— А как сейчас смотришь? Думаешь, твоя Белка не понимает, что ты его самолично убил? Он еще хрипит, но уже мертвый. Он еще неделю будет мучиться, но сейчас он уже мертвый!
Тягловый в загоне застонал, протяжно и мучительно. Стон перешел в вой и оборвался на самой высокой ноте.
— Хорошо, что отец мой не дожил, — сказал Молчун тихо. — Он долго решал, кому быть кормильцем, а кому… Выпало мне идти в кормильцы. А он хотел моего брата. Хотел, но решил все равно иначе… Для него семья была важнее, чем я или мой брат. Семья, понимаешь? Думаешь, мне своего брата жалко не было, и тогда и теперь? И думаешь, мне не жалко сына? Моего сына не жалко?
— Понятно… — Лекарь почувствовал, как ледяная рука, сжимавшая сердце, отпустила. — Вот ты зачем меня звал… А что Белка?
— А что Белка… Белка все знает. Мы с ней еще третьего дня все обговорили…
— И сыну сказали?
— И сыну сказали… да он и сам все понял. Я думал, испугается поначалу, а он спокойно так выслушал… Выслушал, значит, а потом спросил… Правда, говорит, что тягловые живут… могут жить триста лет? А я и не знал, что ответить. Наш-то, получается, всего двадцать лет проходил в плуге. В долине самый старый — у Передела. Он врал, что тягловому его семьдесят лет…
— Шестьдесят четыре, — сказал Лекарь. — А тягловые и вправду могут жить до трехсот лет.
— Триста лет… — Молчун продул трубку и спрятал ее в карман. — Значит, он и меня переживет, и всех остальных…
— Если его кто-нибудь не загонит.
— Да не сыпь ты мне соль на рану! — взмолился Молчун. — Думаешь, мне легко сейчас? Думаешь, я сразу решился? Всякое передумал. Всякое. И страшное тоже… Еще до солнца до этого проклятого! С одним тягловым — это ж не жизнь, страдание одно! Пока сын был жив, еще кое-как, а тут… Завести второго… А кормить чем? У меня кормильцев на одного тяглового еле хватало. Сам же знаешь! Сам! Нужно не меньше четырех человек, чтобы тягловый мог кормиться. Четыре кормильца! А у меня? Ладно, я, Белка и трое детей. Вроде получается. И еще невестка со своими… Со старшим моим, еще как он жив был, прикидывали, что вроде может получиться. Если его считать, да невестка прекратит грудью своего младшего прикармливать, тоже, значит, можно в кормильцы ее определить. Значит, получалось у нас семеро кормильцев на двоих тягловых. Если решимся, конечно… С двумя-то мы подняли бы землицы вдвое больше. И с кормежкой получилось бы у нас получше, а значит, и кормильцам полегче было бы… Совсем уж собрались было тебя звать, да кабан тот проклятый… А теперь вот… Если будет новый тягловый… Когда будет новый тягловый, — торопливо поправил себя Молчун, — нам нужно будет продержаться еще лет пять. Потом старший внук подрастет и тоже… в кормильцы. А через еще лет пять — женится, а подрастут еще двое внуков… Выкрутимся. Точно, выкрутимся… Но ты мне скажи, почему все так выходит?
— Что так выходит?
— Все. Говорят ведь, раньше тягловых не было, скотина была. Как там… кони, волы… Как так вышло, что они все вымерли? Как вышло, что пришлось тягловых заводить? За что нам всем это?!
— Болезнь, — тихо сказал Лекарь. — Всего около ста лет назад. И не только скот — люди умирали тысячами… Я читал об этом. Пустые города, мертвые деревни. Выжили только те, кто смог преодолеть болезнь. И те, кто стал… Кто стал тягловым. Потом выяснили, как можно тягловых… производить.
— Я думал… Я думал… И сын думал… Правда, что кормильцем может быть не всякий? Выйти на дорогу, захватить прохожего и сделать его кормильцем. Тогда… Тогда…
— Тогда можно будет завести десяток тягловых? — спросил ровным голосом Лекарь.
— Да… Нет… Не знаю… — Молчун опустил голову.
— То-то и оно. — Лекарь оглянулся на загон, в котором снова завыл умирающий тягловый. — А прохожих трогать бессмысленно. Они не смогут стать кормильцами у твоего тяглового. Только убьешь и их, и его. Ты уж поверь. И про невестку свою забудь, чужая она, по крови — чужая. И не сможет вам в этом помочь. Только если потом решит, со своими детьми…
— Значит, судьба у нас такая… Хреновая судьба… Ладно, ты когда сможешь заняться… — Молчун замялся, пытаясь подобрать правильное слово. — В общем, когда?
— В принципе, хоть сейчас. Но ты же сказал, что твой старший сын…
— Он придет к рассвету.
— Значит, с рассветом, — сказал Лекарь. — Мне бы вздремнуть… И Мельникова тяглового загоните в сарай, от солнца да от греха подальше.
— Хорошо, ты в дом иди, тебе Белка постелет, а я твоей двуколкой и тягловым займусь.
Тягловый в загоне закричал, крик превратился вначале в хрип, а потом в стон. Молчун побледнел еще больше.
— А с ним можешь что-то сделать сейчас? — спросил он. — Я не могу этого слышать.
— Он мне нужен живой, — пояснил Лекарь. — Или будет кричать до утра, или зови сына сейчас. Решай.
Молчун задумался. Лекарь ждал.
— Хорошо, подожди меня здесь. Вон хоть на сене полежи, я быстро вернусь.
Молчун вышел под дождь, Лекарь подошел к копне прошлогоднего подгнивающего сена.
Нет, лучше не ложиться. Потом спросонья руки будут дрожать. Лучше уж потерпеть, а потом…
Молчун действительно вернулся быстро. Из-за воя тяглового Лекарь и не услышал, как Молчун с сыном вошли в сарай, обернулся только после того, как хозяин хутора тронул его за плечо.
— Мы пришли.
Лекарь глянул на старшего сына Молчуна. Он был здорово похож на отца, только разрез глаз был материнский.
— Доброй ночи, — сказал сын и побледнел, сообразив, по-видимому, что для него эта ночь никак не будет доброй.
— Тебе все сказал отец? — спросил Лекарь. — Все объяснил?
— Все я ему объяснил, — вмешался Молчун, но Лекарь смотрел в лицо его сыну.
— Да, все объяснил, — сын выдержал взгляд, не отвернулся и даже не моргнул.
— Ты понимаешь, что никто, кроме тебя, не сможет…
— Понимаю. Батя — слишком старый, остальные — слишком маленькие. Женщины — вообще не могут быть тягловыми. Да и не для того они на свете… Я понимаю… Вы не думайте.
— А я и не думаю, я обязан тебе все это разъяснить, если ты сам не понимаешь. Ты только добровольно можешь пойти на это…
— Я понимаю, — сказал сын Молчуна. — Я все понимаю…
Тягловый выл, хрипел и снова выл.
— Давайте скорее, — сын Молчуна посмотрел на загон и побледнел еще больше. — Пусть он не мучается…
— Хорошо, — Лекарь указал на старую бочку в углу. — Садись. А ты, Молчун, прикажи, чтобы Белка принесла чистой воды. Ведро…
Молчун ушел. Лекарь подошел к его сыну и положил руку на плечо.
— Теперь без него. Ты понимаешь, что с тобой произойдет сейчас?
— Не спрашивайте, старший, прошу. — Парень обнял себя за плечи, его била дрожь, на висках
