Черт с тобой, заходи. Сам посмотришь. Свяжешься с тобой, молокососом, потом хлопот не оберешься.
Рыжий ушел в подъезд, оставив дверь открытой.
Жди меня здесь! Если через пять минут не выйду — вызывай милицию! — велел Вадик Дине. Он скарал это громко, стоя одной ногой в подъезде, так, чтобы его слышал прораб. — Кто его знает, этого рыжего, на что он способен. Может, у них здесь целая банда орудует.
Я буду ждать тебя на улице! — подчеркнуто громко сказала Дина. — Ровно пять минут! А потом позвоню в милицию!
Вадик, с опаской озираясь в темном подъезде, поднялся на площадку первого этажа, заглянул в приоткрытую дверь квартиры и услышал из глубины коридора голос рыжего:
Заходи, шкет, не дрейфь, я тебя не съем, сегодня я сытый!
Вадик открыл дверь, вошел в коридор и сказал немного развязно, чтобы не выдать волнения:
Да мне плевать. Я совсем не дрефю, то есть не дрейфую, ну, в смысле, не дрефлю.
Ты сначала говорить научись, — усмехнулся рыжий, — а уж потом ври. Небось от страха полные штаны наложил. Ну, давай, ищи свою фотостудию, следопыт. — Рыжий прислонился плечом к стене, скрестил руки на груди и, ухмыляясь, стал наблюдать за Вадиком.
Ситников точно помнил, что фотостудия была во второй комнате слева по коридору. Он вошел в нее и не увидел ничего, кроме стершегося паркета, который днем был покрыт большим ковром, и старых выцветших обоев, которые во время фотосъемки были заслонены мебелью и большими щитами, обтянутыми материей.
Не было здесь и «волшебного» окна с видом на Версальский дворец. Остались в комнате только маленькие, давно не мытые пыльные окна, старый паркет да выцветшие обои...
У Вадика непроизвольно открылся рот:
А где же?
Что? Фотостудия? — усмехнулся рыжий. — Уехала твоя фотостудия. Утром какой-то мужик привез сюда мебель, а днем, часа в три, увез обратно. Фамилии своей не сказал и адреса, куда телеграммы посылать, тоже не оставил, — прораб развел руками, — уж извини.
Значит, в этой квартире не живет фотограф?
Я тебе третий раз повторяю: здесь уж полгода никто не живет, дом на ремонте.
Вадик не ждал такого поворота событий. Оборвалась последняя ниточка, связывающая его с Александром Венедиктовичем, — фотостудия оказалась липовой, а фотографа, который мог вывести Вадика на след Бороды, просто не существовало.
Растерянно заглядывая в пустые комнаты, Вадик дошел До конца коридора, но так и не нашел следов фотостудии.
Рыжий взглянул на часы и поторопил Сит-никова:
Ну все, пацан, посмотрел, убедился, а теперь топай домой.
Как же я теперь его найду? — оторопело посмотрел Вадик на прораба.
Это твои проблемы. Моя хата с краю, я ничего не знаю.
Вадик вышел из подъезда, понурив голову.
Никакой фотостудии здесь никогда не было, — сказал он Дине. — Борода утром привез в этот дом обстановку, чтобы повесить нам лапшу на уши, подменил диадему, а когда мы уехали, увез всю мебель. Кто он и откуда взялся — неизвестно. — Вадик тяжело вздохнул и предложил: — Пошли делать надпись на диадеме. Тут недалеко, на Арбате, есть магазин «Часы», там работает гравер.
Они спустились в подземный переход. Для того чтобы хоть немного заглушить тоску-печаль, купили по мороженому и медленно пошли по Арбату.
В магазине «Часы» они подошли к граверу, лысому старичку в синем халате. Он сидел в углу торгового зала за прилавком со стеклянной перегородкой. У него на лбу, над правым глазом была закреплена бленда — черный цилиндр с увеличительным стеклом; возле стола стояла бормашина, похожая на те, которыми пользуются зубные врачи.
Мы хотим сделать дарственную надпись, — сказала ему Дина, — вот здесь, — она просунула диадему в полукруглое окошко и указала пальцем место, где надо было выгравировать слова.
Старичок взял диадему и несколько секунд жадно, с интересом рассматривал ее; затем ловким, отработанным движением переставил бленду со лба на глаз, через увеличительное стекло внимательно разглядел «бриллианты» и понял, что это подделка.
После этого он вернул бленду на лоб, равнодушно положил перед Диной листок бумаги и ручку и произнес привычную фразу:
Напишите текст дарственной надписи. Постарайтесь писать без ошибок, потому что я обязан сохранить ваши знаки препинания и особенности вашей грамматики.
Дина взяла ручку и написала: «Первой наезд-, нице первого советского цирка Динаре Кирсановой от Народного Комиссариата Просвещения».
Старичок, которому на вид было не меньше семидесяти лет, прочитал текст и удивленно посмотрел на Дину.
Да, представьте себе, я и есть народный комиссар просвещения! Хотите — верьте, хотите — нет! — Дина поджала губы и пронзила старичка своими черными глазами. Она подумала, что гравер откажется делать такую странную надпись и тогда снова придется бродить по жарким, пыльным улицам и искать другого гравера. А она сегодня так устала.
Но ее опасения оказались напрасными. Старичок пожал своими костлявыми плечами и миролюбиво произнес:
Пожалуйста, пожалуйста, будьте хоть китайским императором, я не возражаю. Просто я помню Динару Кирсанову. Когда я был чуть помоложе, чем вы сейчас, я ходил в цирк на ее выступления. Ах, как она вольтижировала! Ах, как это было прелестно! Ах, какое это было золотое время! Восхитительное! — Он поднял свои водянистые, бледно-синие глаза и мечтательно посмотрел на потолок, словно там увидел живую картинку из своего прошлого.
Вадик подумал, что старичок сейчас расплачется или прослезится, вспоминая свое детство, но тот лишь вздохнул, переставил бленду на правый глаз, включил бормашину и принялся за работу, напевая себе под нос:
Гаснут дальней Альпухары Золотистые края. На призывный звон гитары Выйди, милая моя.
Бормашина жужжала. Под плафоном горела яркая лампа. Сверло вгрызалось в металл с таким страшным, знакомым звуком, что у Вадика заныли зубы. Старичок спокойно напевал:
От Севильи до Гренады В тихом сумраке ночей Раздаются серенады, Раздается звон мечей.
Глава IX ФОТОУВЕЛИЧЕНИЕ
Вадик вернулся домой не поздно, но и не рано, как раз в такое время, когда старший в семье должен сказать: «В следующий раз позвони и предупреди, если будешь задерживаться».
Отец Вадика так и сделал. Он подошел к сыну, похлопал его по плечу и произнес:
Я в твои годы тоже был самостоятельным, но если надолго уходил из дома, то всегда предупреждал родителей, чтобы они не волновались.
Я звонил, — соврал Вадик, стаскивая кроссовки с ног, — но телефон был занят, а потом автомат стал глотать жетоны.
