беспокойством смотрела на него. Серебристое Облако попытался овладеть собой. Он трясся, как больная старуха, и грудь у него тяжело вздымалась. Никто не должен видеть его таким — никто. Вождь нашарил свой посох, оперся на него и неловко встал.
— Сон, — пробормотал он. — Дурной сон. Надо сейчас же принести жертву. Где жрица? Найди мне жрицу!
— Она ушла. Ушла приводить в порядок алтарь.
— Какой алтарь? Где?
— У Трех Рек. Что с тобой, Серебристое Облако? Ты как будто все позабыл.
— Это из-за сна. — Он шагнул вперед, опираясь на посох. В голове понемногу прояснялось. Внизу, в долине, сливались три реки.
Да. Долгое паломничество, повернувшее племя вспять, завершилось. Они разбили стан на длинном пологом плато, которое спускалось к долине Трех Рек. В туманном рассветном сумраке Серебристое Облако различал эти реки — самая большая неспешно текла с севера, неся на себе обильный груз льда, а две более узкие и быстрые речки впадали в нее под острым углом с востока и запада.
В прошлом году — а казалось, что давным-давно — они стояли здесь много недель, и это было голодное время, пока Богиня не сотворила чуда и не послала им стадо северных оленей, тоже до того обессиленных голодом, что охотникам легко удалось отогнать десяток к обрыву. Какая прекрасная добыча им досталась! В благодарность они построили Богине у слияния рек великолепный алтарь из самых больших глыб, Какие только смогли поднять, и украсили его особенным блестящим камнем, который откалывали от скалы тонкими пластами. А потом двинулись дальше, продолжая свой долгий путь на восток.
И вот они вернулись сюда.
— Я не вижу там жрицы, — сказал вождь Ведунье.
— Она должна быть у алтаря.
— Я вижу алтарь, но не вижу жрицы.
— Твои глаза уже никуда не годятся, Серебристое Облако. Дай-ка я посмотрю. — Ведунья стала впереди него, глядя в покрытую туманом долину.
— Да, ты прав, ее там нет, — озабоченно сказала она. — Должно быть, уже возвращается. А говорила, что проведет там все утро, молясь и очищая алтарь.
— Серебристое Облако! Серебристое Облако!
— Жрица? Что с то...
Жрица бегом поднималась по тропе, ведущей из долины. Лицо ее пылало, одежды сбились, и она так тяжело дышала, будто всю дорогу так и бежала бегом.
— Что? Что такое, жрица?
— Чужие!
— Где?
— Повсюду вокруг алтаря. Я их не видела, но их следы везде. Длинные ступни — я их знаю. Они везде на мокрой земле. Следы свежие, Серебристое Облако. Их там внизу полно. Мы пришли в самую гущу Чужих!
Глава 5
НЕПОНИМАНИЕ
— Ну, как там наш мальчик? — спросил Хоскинс, зайдя к ним на следующее утро.
— Почему бы вам самому не посмотреть, доктор?
Хоскинс ответил шутливо, но с долей раздражения:
— А почему вы все время называете меня «доктор»?
— Потому что вы доктор, насколько я знаю, — сказала она, вспомнив горделивого «доктора физ. наук» на табличке в его кабинете.
— У меня степень по физике, вот и все.
— Степень есть степень.
— А вы привыкли обращаться к своим шефам «доктор», верно? Особенно к мужчинам?
Мисс Феллоуз опешила. Да, Хоскинс попал в точку: все руководящие лица в больницах, где она работала, имели степень по медицине. Большинство, хотя и далеко не все, были мужчинами. И у нее вошло в привычку вставлять «доктор» в каждую фразу при разговоре с теми, кому она подчинялась.
Ее муж тоже был доктором — доктором физики, как и Хоскинс. Интересно, если бы их брак продержался подольше, она бы и его тоже называла доктором, как Хоскинса? Странная мысль. Она теперь редко вспоминала о муже: самый факт ее замужества, того, что у нее был муж, казался ей чем-то далеким и неправдоподобным. Ведь это было так давно и длилось так недолго.
— А как бы вы хотели, чтобы я вас называла? — спросила она. — Мистер Хоскинс?
— Здесь почти все зовут меня «Джерри».
— Нет, я не смогу.
— Не сможете?
— Это неудобно.
— Неудобно, — задумчиво повторил Хоскинс. — Неудобно называть меня «Джерри». — Он внимательно присмотрелся к мисс Феллоуз, точно видел ее впервые, и его широкая физиономия расплылась в приветливой улыбке. — Экие у вас официальные манеры. Я и не предполагал, насколько официальные. Хорошо: Можете по-прежнему звать меня «доктор Хоскинс», если вам так удобнее. А я буду звать вас «мисс Феллоуз».
К чему это он? Уж не собирался ли он перейти на «Эдит»?
Так ее никто не называл. Почти никто: и пяти человек на всем свете не наберется. А так она была «мисс Феллоуз» даже для себя самой, когда думала о себе в третьем лице, что случалось нечасто. Просто привычка — она над этим никогда не задумывалась. Но теперь ей пришло в голову, что думать так о себе очень странно. Это слишком строго, слишком чопорно. Кажется, я с годами стала чудаковатой, сама того не заметив, подумала она.
Хоскинс продолжал смотреть на нее с улыбкой.
А ведь он очень милый, вдруг осознала она, очень симпатичный. Раньше она этого тоже не замечала. В предыдущие их встречи он представлялся ей собранным, сдержанным, неуступчивым — лишь изредка проглядывало в нем нечто человеческое. Но, возможно, таким его делало напряжение последних дней перед экспериментом; теперь же, когда изъятие из времени состоялось и успех проекта обеспечен, Хоскинс отошел, помягчел, вернулся к своему обычному состоянию. И оказался очень славным.
Мисс Феллоуз вдруг стало интересно, женат Хоскинс или нет.
То, что она хоть на миг позволила себе такую мысль, удивило и смутило ее. Ведь он же говорил ей недавно, что у него есть сын. Маленький мальчик, который едва научился ходить.
Конечно же, Хоскинс женат. Конечно же. Что это взбрело ей в голову? Мисс Феллоуз в ужасе отогнала от себя неподобающую мысль и позвала:
— Тимми! Тимми, иди сюда!
Мальчик, как и Хоскинс, пребывал в жизнерадостном, общительном настроении. Он хорошо выспался, хорошо поел и сейчас выскочил из спальни, нисколько не стесняясь Хоскинса — наоборот, храбро подошел к директору и защелкал.
— Вы думаете, он говорит что-то, мисс Феллоуз? Не просто издает звуки, чтобы послушать самого себя?
— А как же иначе, доктор? Вот и доктор Макинтайр спрашивал у меня то же самое, когда услышал Тимми. Как можно сомневаться в том, что это язык — к тому же весьма сложный?
— Доктор Макинтайр очень консервативен и не делает поспешных выводов.
— Я тоже не делаю. Однако это настоящий язык — или я уж не знаю, как люди разговаривают.
