на тысячу лет и воздух здоровый. Не трогайте других — и вас никто не тронет.
На что мне возразили:
— А как другие узнают, что нас трогать нельзя? Нет, лучше мы их всех перережем и скормим подсвинкам. А ты нам помоги.
— Ну нет, голубчики, — сказал я аборигенам, — вы эти феодальные штучки бросьте.
Все толпы на зонтиках зашевелились, заворчали, вперед выступили краснополосые, и мне показалось, что у каждого из них на груди что-то тонко блестит, вроде овала, начерченного вокруг шеи и до середины груди. Я пригляделся — это были цепочки, и не только у полосатых — у каждого, вплоть до детей.
— Не знаем, — сказали краснополосые, — быть может, другим попадаются более достойные боги. Но нам попался трусливый бог. Мы уши зажимаем, чтобы не корчиться от стыда.
И тысячи серых людей, все до единого, захлопнули серыми ладонями свои большие серые уши. Говорить с ними было бессмысленно, я перепрыгнул на соседний цветок и вне себя от ярости сорвал с груди первого попавшегося серого золотую цепочку. Тот ахнул, всплеснул руками, упал навзничь и, по- моему, умер.
— Ну, это не дело! — не разжимая ушей, проворчал один краснополосый. — Не дело отнимать то, что сам же подарил.
— Не дарил я вам ничего! — закричал я что было мочи. — Не покупаю я людей за такую дешевку!
Краснополосый отлично расслышал.
— Ну, значит, то был другой бог, — резонно ответил он. — Он пролетел над лесом и осыпал нас дождем этих штучек, а потом объявил, что каждый, кто найдет такую и повесит себе на шею, становится слугой и солдатом господа.
— И вы пошли на это? — язвительно спросил я.
— А чего? — спросил он, все еще не разжимая ушей. — Красиво — и даром. Глядишь, при случае бог и поможет, а служить ему — поди найди меня в лесу.
— Да отхлопни ты уши, жалкий ты человек! — закричал я, взмахнув над головой кулаками.
И в это время мне позвонила Маринка:
— Я все ждала, что ты догадаешься первый. Это жестоко.
— Пойми меня правильно, — сказал я, с трудом успокаиваясь после бурного разговора с аборигенами: едва ушел от залпов их бешеных огурцов. — Ты совершенно свободна в своих поступках. Я не хочу связывать тебе руки.
— Не смей говорить, такие слова! — В ее голосе послышались слезы. — Ты меня совсем не связываешь.
— Давай ближе к делу, — перебил я ее. — Может быть, ты все-таки скажешь, откуда у тебя эта вещь?
— Ты знаешь.
— Я хочу, чтобы сказала ты.
Мы оба долго молчали.
— От Бори… — после паузы жалобно проговорила Маринка. — Но в этом ничего нет…
— Ты знаешь, что я об этом думаю?
— Знаю. Но это совсем другое дело. Мне просто понравилась эта штучка. Ни у кого такой нет.
— У нас с тобой слишком разные взгляды, — устало сказал я. Я не притворялся: я и правда вдруг почувствовал себя совершенно разбитым; мне не хотелось ничего объяснять Маринке, ничего доказывать. Я столько раз говорил ей, что именно я думаю о людях, которые берут у Борьки разные штучки, которых ни у кого нет. — Мы слишком разные, — добавил я, подумав. — Прощай.
— Подожди… — тихо сказала Маринка.
— Чего ждать? — горько ответил я. — Ждать больше нечего. Все ложь, Марина, милая, все ложь.
Возможно, Маринку и в самом деле оскорбили мои слова, а может быть, она просто поняла, что ей ничего не остается, как оскорбиться.
— Ты хочешь сказать, что я способна обмануть тебя? — вспыхнула она.
— Я ничего не хочу сказать.
— Так знай: у меня тоже есть своя гордость. Запомни это навсегда.
И она повесила трубку.
Я тихо побрел в комнату, так и не осознав до конца, что я сейчас сделал. Я знал одно: Маринка не могла, не имела права приклеиваться на Борькину липучку.
Целый час я сидел в одиночестве и разговаривал сам с собой. Говорят, тоска и одиночество не способствуют поднятию тонуса, но, если бы мои старики были дома, я, наверное, повредился бы в уме.
— С одной стороны… — говорил я, прикидывая все доводы и контрдоводы. — Но зато с другой стороны…
Наконец я вскочил, выбежал в столовую и записал все свои мысли на листе бумаги. Получилось примерно вот что:
ЗА: Я люблю ее.
ПРОТИВ: Ну, это еще неизвестно, и не только в плане общих рассуждений о первой любви, но и в плане последних событий. Можно ли любить то, что не знаешь? А в том, что ты ее не знал, ты сегодня уже убедился. Кроме того… но об этом хватит.
ЗА: Мне без нее плохо.
ПРОТИВ: Вот это другое дело. Вопрос только в том, плохо ли тебе без нее или плохо вообще. В смысле: с ней с такой, с НОВОЙ, было бы лучше?
ЗА: Она красивая. Лучше ее нет. И не будет.
ПРОТИВ: Лучше — это о внешности.
ЗА: Она ничего особенного не сделала. Как поступила бы на ее месте другая?
ПРОТИВ: Другая. Но не она.
ЗА: И все-таки: что особенного, если ей понравилась красивая вещица? Она девочка.
ПРОТИВ: Эту красивую вещицу она прятала от тебя. Значит, знала, что делает.
ЗА: Но до сих пор она не думала, что это настолько скверно. Знала просто, что мне не понравится.
ПРОТИВ: Ее предупреждали: у этого человека брать НИЧЕГО НЕЛЬЗЯ. Нельзя, чтобы он имел право и о ней плохо думать.
ЗА: Это было один-единственный раз.
ПРОТИВ: Убить можно тоже один-единственный раз.
ЗА: Надо уметь прощать, чтобы тебя самого прощали.
