и такая идея им как будто бы нравилась. Но при этом Васильева страшно скучала по своим старшим детям, и думать о том, что, оставшись в городе, она, скорее всего, уже никогда не увидится с ними, было для нее слишком тяжело. В такие минуты ей хотелось, чтобы господская дочь как можно скорее выросла и перестала нуждаться в ее молоке. Тогда Настасья попросила бы ее родителей позволить ей вернуться в деревню и снова оказалась бы рядом с сыном и старшими дочками, а еще – рядом с мужем, которого ей после пары месяцев жизни в Петербурге тоже стало не хватать. Правда, это значило бы возвращение к тяжелой работе и рождение все новых детей, а еще – прощание навсегда с жизнью в столице и с возможностью отдыхать. Да к тому же расстаться навсегда с городом и окунуться в работу дома и на огороде пришлось бы и маленькой Аленке, которая могла бы стать горничной в хозяйском доме и уставать от работы намного меньше…
Все эти сомнения доставили Васильевой немало печальных минут. Утешала она себя лишь тем, что в ближайшие месяцы ей все равно не придется выбирать между встречей со старшими детьми и лишением счастливого будущего младшей дочери. Пока маленькой Оле требовалась кормилица, Настасья должна была оставаться в городе, и решение о том, чего ей просить у хозяев, можно было с чистой совестью отложить и сполна насладиться жизнью.
Этим молодая крестьянка и занималась. После того как дочь хозяев привыкла к кормилице и стала меньше капризничать, а ее собственная дочь прижилась на новом месте и тоже стала вести себя спокойно, у Настасьи появилась возможность не проводить с девочками каждую минуту. Сама она к тому времени тоже перестала пугаться большого города и людных улиц – страх сменился любопытством и возрастающим с каждым днем желанием получше узнать Петербург и побывать в разных его уголках. Сделать это оказалось не так уж трудно: Васильева стала просить дворецкого поручать ей еще какие-нибудь дела в то время, когда дети спали и за ними могла присмотреть одна из горничных. Тот понял ее желание посмотреть город и стал время от времени отправлять ее либо на рынок с кухаркой, либо в другие господские дома с письмами от хозяев. Последнее особенно нравилось Настасье – у ее господ было много знакомых, и, разнося им приглашения в гости или благодарности за приятно прошедшие накануне встречи, она могла побывать в разных кварталах Петербурга. Правда, поначалу она ужасно боялась заблудиться в лабиринте незнакомых улиц, но после нескольких поручений сумела запомнить дорогу ко всем хозяйским друзьям и почувствовала себя увереннее.
Теперь же, отправляясь по одному из знакомых адресов с письмом, Васильева могла позволить себе идти не самой прямой дорогой, а свернуть на какую-нибудь из соседних улиц и заглянуть в новый, еще не виденный раньше сквер или дворик. И хотя долго любоваться новыми красотами ей было нельзя, чтобы не прийти домой слишком поздно, такие прогулки все равно приносили Настасье много удовольствия.
Теперь она шла с письмом по Адмиралтейской набережной и с интересом поглядывала на замерзшую и присыпанную пушистым снегом Неву. В паре мест девственную белизну этого снега портили черные цепочки следов – кто-то, поленившись идти к ближайшему мосту и не побоявшись провалиться под лед, решил перебраться на другой берег кратчайшим путем. Васильева вздрогнула, представив себе, что лед мог проломиться и неосторожные горожане провалились бы в ледяную воду. И как можно настолько бездумно рисковать?! Повезло им, что лед оказался достаточно толстым и крепким!
Слева послышался какой-то шум, и крестьянка, оторвавшись от разглядывания следов на реке, оглянулась. На другой стороне улицы, по которой она шла, происходило что-то необычное. Там, вокруг стоящего на огромном неровном камне памятника страшноватому на вид всаднику на коне, собралась толпа, которая с каждой минутой становилась все больше и больше. Часть ее не была видна с набережной, скрытая домами, и Настасья, забыв про порученное ей дело, торопливо перебежала через дорогу и смешалась со спешащими присоединиться к толпе прохожими. Вместе с ними она завернула за угол большого каменного здания с колоннами и в изумлении замерла на месте. Открывшееся ей зрелище было таким странным, таким удивительным, что в первую минуту молодая женщина не поверила собственным глазам. Она еще ни разу в жизни не видела такого огромного скопления народа! Даже когда господская кухарка в первый раз взяла ее с собой на рынок, где тоже толкалась поразившая Настасью громадная толпа покупателей, это выглядело не так пугающе. На рынке людей было гораздо меньше, чем здесь, на площади, перед бронзовым всадником, сидящим на вставшем на дыбы коне. Здесь же перед Настасьей волновалось бескрайнее людское море – такое большое и так пугающее своими размерами, что все ее любопытство куда-то улетучилось и ей захотелось вернуться назад, на набережную, и отбежать подальше от этой страшной толпы. Вот только дороги назад для любопытной крестьянки уже не было. Сзади на нее напирали другие прохожие, которых становилось все больше, и когда Васильева попыталась выбраться из толпы, ее лишь еще сильнее толкнули вперед. Подошедшие после нее стремились пробраться поближе и с каждой секундой все яростнее пихались локтями, недовольно ворча и покрикивая на стоявших впереди. Кто-то справа от Настасьи испуганно взвизгнул, кто-то в ответ рассерженно выругался…
После нескольких попыток выбраться из толпы Настасья оставила эту надежду – у нее не хватило бы сил даже для того, чтобы немного продвинуться вперед или назад. Ее уже не толкали, а просто сжали с огромной силой со всех сторон, так что крестьянка не могла даже пошевелить руками и едва дышала. «Когда же я теперь домой вернусь?! – с ужасом думала молодая женщина. – Ведь еще письмо надо отнести, а дети, наверное, уже проснулись, и скоро их кормить будет пора! Барыня теперь заругается!..»
Больше Настасья ни о чем подумать не успела. Далеко впереди, где собрались военные, на которых она хотела посмотреть, но которых из толпы так и не увидела, раздались какие-то неразборчивые крики, потом прогремел выстрел, заставивший крестьянку испуганно вздрогнуть, а потом вслед за этим первым выстрелом внезапно раздался и вовсе невообразимый грохот. Он был так силен, что в первое мгновение после него Васильева потеряла способность слышать и лишь по широко раскрытым ртам стоявших рядом с ней людей поняла, что они в ужасе кричат. А потом внезапно обнаружила, что точно так же кричит сама.
Она продолжала вопить, когда люди, стоявшие рядом с ней и грубо толкавшие ее, вдруг начали падать на землю, а те, кто толпился впереди, развернулись и бросились бежать прочь от площади, увлекая молодую женщину за собой. В первый момент ее едва не сбили с ног, но Васильева успела схватиться за тулуп налетевшего на нее мужчины и не упасть, после чего, понимая, что ее все равно могут затоптать в любой момент, побежала следом за ним, стараясь и не вырываться вперед, и не слишком медлить. Все вокруг тоже кричали, некоторые бегущие падали, а грохот становился все сильнее, и Настасье уже казалось, что идет этот грохот не только сверху, а вообще со всех сторон и даже снизу, у нее из-под ног. Она выбежала вместе с остальными перепуганными горожанами обратно на набережную, и первым, что бросилось ей в глаза, были несколько человек, несущихся по льду к противоположному берегу Невы. И тогда крестьянка закричала еще громче – ей стало ясно, что спастись от непрекращающейся стрельбы можно только таким образом, перебежав через замерзшую реку по льду, который в любой момент мог расколоться. Но толпа мчалась именно к реке, и вырваться из нее, чтобы отбежать куда-нибудь в сторону, у Васильевой не было ни малейшей возможности. Горожане гнали ее на лед, под которым текла черная, смертельно холодная вода.
Но до набережной Настасья не добежала. Один из мчавшихся впереди нее петербуржцев поскользнулся и упал на мостовую, она налетела на него и тоже не смогла удержаться на ногах, а вскочить и бежать дальше ей не дали те, кто спешил к реке следом за ней. Кто-то упал на нее сверху, кто-то наступил ей на руку, а еще через мгновение ей стало совсем тяжело, словно на нее обрушился целый дом или еще что- нибудь столь же огромное. Она вскрикнула еще раз, теперь уже от боли, в последний раз попыталась подняться, но не смогла даже просто пошевелиться. Какое-то недолгое время она еще чувствовала, как бегут прямо по ней люди и как врезаются в ее спину и затылок их тяжелые сапоги, а потом боль, страх и крики исчезли, навсегда сменившись черной безмолвной пустотой.
Всего остального – как падали другие бегущие, по которым продолжали стрелять с крыш окрестных домов, и как с треском раскололся лед на Неве и множество не успевших добежать до другого берега людей долго барахтались в воде, пытаясь выбраться, – Настасья уже не увидела.
Глава VIII
Санкт-Петербург, Аничков дворец, 1825 г.
Семилетний наследник престола Российской империи Александр Романов лежал в кровати и тщетно пытался заснуть. Несмотря на то что в комнате было совсем темно и тихо, несмотря на усталость после длинной череды длившихся целый день уроков, сон к нему не шел. Мальчик был слишком
