повторяла она. Казалось, эта женщина обладает неистощимыми запасами терпения! Абдель Вахед был прав. Шада действительно производила впечатление хорошего адвоката. И довольно влиятельного человека. Ее мобильный телефон не умолкает. Люди, с которыми мы сталкиваемся в суде, приветствуют женщину чрезвычайно вежливо.
— Нуджуд, ты стала мне как дочь! И я не позволю тебе проиграть! — шепчет она мне на ухо.
И я начинаю в это верить. У Шады нет причин врать. Рядом с ней мне хорошо, я чувствую себя в безопасности. Адвокат умеет находить нужные слова, а ее певучий голос успокаивает и гонит прочь тревогу и страх. Благодаря ей, ко мне возвращается вера в жизнь. Рядом с Шадой я впервые ощущаю материнскую нежность, которую родная мама, слишком загруженная домашними делами, не смогла или не сумела мне дать.
Но в голове продолжает настойчиво вертеться один вопрос…
— Шада… — смущенно шепчу я.
— Что такое, Нуджуд?
— Можно я вас кое о чем попрошу?
— Конечно!
— Вы можете мне пообещать, что я никогда не вернусь к своему мужу?
—
— Но что?
— Ты должна быть сильной, девочка моя, потому что нам потребуется много времени…
— Сколько времени?
— Пока еще об этом рано думать. Говори себе, что самое страшное уже позади. Сложнее всего — найти в себе силы сбежать, а ты блестяще с этим справилась!
Видя, как я тяжело вздыхаю, Шада тихо улыбается и гладит меня по голове. Она такая взрослая — и при этом такая маленькая. На меня эта женщина произвела неизгладимое впечатление.
— А я могу кое о чем тебя спросить? — в свою очередь произносит Шада.
— Конечно…
— Как ты набралась мужества сбежать и направиться прямо в суд?
— Мужества? Я просто не могла больше выносить его жестокость… Больше не могла…
6. Побег
Жизнь в Кхарджи стала совсем невыносимой. Раздираемая стыдом и болью, я молча страдала. Те ужасные вещи, которые он заставлял меня делать, день за днем, ночь за ночью, — кому о них можно рассказать? С самого первого вечера было понятно, что жизнь уже никогда не будет прежней.
—
Уставившись на мое голое тело, свекровь хлопала меня по лицу, чтобы разбудить. Эта сцена до сих пор стоит перед глазами — как будто все произошло только вчера. Слабый свет раннего утра наполняет комнату. Где-то вдалеке кукарекает петух. За спиной свекрови стоит сестра мужа, та самая, которая вместе с нами ехала из Саны. Я до сих пор вся мокрая от пота. Оглядываюсь в замешательстве на царящий в комнате беспорядок. Масляная лампа докатилась до двери. Коричневое платье валяется на полу, как старая тряпка. Он тоже здесь, на циновке, храпит, как медведь. Ну и
—
Улыбаясь краем губ, она разглядывает кровь на простыне. Я молчу. Меня будто парализовало. Свекровь наклоняется и берег меня на руки, как мешок. Почему же она не пришла раньше, когда ее помощи так не хватало? Теперь в любом случае слишком поздно… Если только она не имеет никакого отношения к тому, что муж заставил меня вынести… Свекровь ногой открывает дверь и несет меня в ванную — узкую комнату, где стоит бак и ведро. Там она начинает поливать меня водой. Как же холодно!
—
С трудом воспринимаю их слова. Я чувствую себя маленькой, слишком маленькой. Не могу контролировать ни свое тело, ни свои действия. Снаружи холодно, но внутри все горит. Такое чувство, будто что-то испачкало меня там. Очень хочется пить. Я дрожу от ярости, но нет слов, чтобы ее выразить.
Хочу домой!
Через несколько часов, когда
Я должна была как можно скорее привыкнуть к правилам новой жизни. Нельзя покидать дом, ходить за водой к источнику, жаловаться, говорить «нет». Ни о какой школе и речи быть не могло. А между тем так хотелось снова сидеть за партой, слушать, как учительница рассказывает нам новые истории, или писать на большой черной доске белым мелом свое имя.
Родная деревня Кхарджи стала для меня совсем чужой. Целыми днями я сидела дома и выполняла указания свекрови: резала овощи, кормила кур, готовила чай для гостей, убиралась в комнатах, мыла посуду. Я часами оттирала почерневшие от жира кастрюли, но все напрасно — им невозможно было вернуть первоначальный цвет. Половые тряпки посерели от грязи и плохо пахли. Вокруг постоянно вились мухи. Стоило хоть на секунду отвлечься от дел, как свекровь тут же хватала меня за волосы своими сальными руками. В конце концов я стала такой же липкой и неопрятной, как кухня, где проходила большая часть дня. Мои ногти совсем почернели от грязи.
Однажды утром я попросилась выйти на улицу — поиграть с другими детьми.
— Ты что думаешь, на каникулы сюда приехала? — возмутилась свекровь.
— Ну пожалуйста, всего лишь несколько минут…
— Даже и не думай! Замужняя женщина не должна позволять себе общаться неизвестно с кем. Не хватало еще, чтобы ты запятнала честь нашей семьи. Тут не столица! В Кхарджи все всё видят, слышат и знают. Поэтому потрудись вести себя как подобает. И запомни хорошенько, что я сейчас сказала! Иначе мне придется поговорить с твоим мужем.
Мой муж…
Я знала, что, как только стемнеет, все начнется сначала. Снова и снова. Снова жестокость. Снова огонь. Снова боль. Снова отчаяние. Хлопает дверь, масляная лампа падает на землю и катится к двери, покрывала летят в сторону… «
Он никогда не произносил моего имени.
Фаез начал бить меня на третий день. Муж не терпел даже малейшего неповиновения. Когда я попыталась помешать ему потушить лампу и лечь рядом со мной на циновку, он принялся меня избивать. Сначала руками. Потом палкой. Бил меня и швырял по комнате. А старуха его поддерживала.
— Надо ее еще сильнее бить! Она обязана тебе подчиняться! Она твоя жена! — без конца повторяла
