Михаэль Шумахер – номер один

«Михаэль все проспал, потому что был слишком уверен в себе. Он совершил свой последний пит-стоп и решил: «Дело в шляпе». Потому и расслабился. В какой-то степени, конечно, он сбавил темп из-за того, что берег покрышки, но он подпустил Жака слишком близко. Если и есть гонщик, которого нельзя подпускать к себе близко, то это Жак. Вильнев нырнул по внутренней бровке правого поворота «Драй Сэк».

За один этот маневр, на мой взгляд, можно дать титул чемпиона мира. Ни один гонщик из всего пелотона не начинал бы обгон настолько издали. Чего у Жака не отнять, так это смелости. Но он на самом деле был уверен, что впишется в поворот. А Михаэль, как всегда, в своем духе, интуиция его порой подводит. Конечно, интуитивно он чувствовал одно – что не может этого допустить. За свою карьеру Михаэль неоднократно доказывал, что, когда ему приходится действовать интуитивно, он принимает неверное решение.

Я выносил других с трассы, но я, вероятно, делал это несколько лучше. Я не говорю, что я белее белого, я воздержусь. Михаэль отказывается признавать свои ошибки, и это единственное, что меня в нем напрягает, — его притворство. У меня нет никаких претензий к его поступкам, только к притворству. Большой человек не должен так себя вести, потому что таким образом можно только раздуть скандал».

Парадоксально, что Ирвайн сыграл крайне важную, но до настоящего времени неизвестную роль в смелом поступке Вильнева. В свободной практике двумя днями ранее Ирвайн намеренно помешал Вильневу. Вильнев выскочил из машины и пошел в боксы к ирландцу, чтобы разобраться.

Джок Клир говорит:

«В Ferrari, вероятно, тихонько посмеивались себе под нос: мол, Жак продул, Эдди его достал. Но я считаю, что это обернулось против них. Потому что Жак очень сильно разозлился. Обгон, на который пошел Жак в гонке, был плодом злости, накопившейся за год. Ирвайн этим своим поступком [на практике] довел Жака до ручки. Это стало последней каплей, и Жак сказал: «Ну ладно, война так война, я его, черт побери, сделаю». Это и погубило Михаэля в тот день».

Вильнев пошел на обгон издалека, но, как говорит Ирвайн, ему удалось затормозить настолько, чтобы вписаться в поворот. Камера с болида Шумахера зафиксировала детали. Немец удивлен маневром Вильнева и делает движение рулем к внешней бровке поворота, чтобы избежать столкновения. Это инстинктивный поступок. Но через долю секунды Шумахер меняет решение и идет на столкновение с Вильневом.

«Изначальной реакцией Михаэля было увернуться, потому что он не ожидал увидеть слева переднее колесо другой машины, — говорит Джок Клир. — Это движение было инстинктивным. Свой следующий шаг Михаэль явно просчитал, несмотря на то, что все произошло за долю секунды. Он решил, что это его единственный шанс. Это был абсолютно сознательный поступок».

Внезапно, поддавшись панике или отчаянию, Шумахер словно стал близоруким. Он забыл про чемпионат, карьеру в Ferrari и свою репутацию как спортсмена – картинка сузилась до Вильнева и простого вопроса: «Делать или не делать?» Он полностью утратил объективное восприятие. Михаэль решил рискнуть и уже потом иметь дело с последствиями. Но ему не повезло. Вильнев продолжил гонку и стал чемпионом, а Шумахер вылетел с трассы и стал мишенью для жесточайшей критики.

Ники Лауда, один из наиболее активных защитников Шумахера, полагает, что именно раскадровка этого эпизода телевизионщиками сыграла решающую роль в его восприятии публикой.

«Он всегда пытался победить, и ему не повезло, что телевидение подловило его на каких-то маневрах, которые, на мой взгляд, вполне нормальны. Но у разных поколений разные представления. Мне сложно осуждать Михаэля, так как все, что он делает это пытается реализовать преимущество на трассе. Фанхио, Сенна – они делали то же самое. У Шумахера есть все позитивные и негативные стороны, присущие лучшему гонщику в мире. Его единственным недостатком было то, что он не сразу откровенно говорил, почему совершил тот или иной поступок».

Поэтому у Шумахера возникали определенные проблемы, и поэтому многие его действия сложно объяснить. Инцидент в Хересе похож на другие эпизоды, когда Михаэля обвиняли в неспортивном поведении. Он не оглядывался на Аделаиду, потому что тогда выиграл титул и никто не устраивал шумихи. Херес, однако, переломный момент в его истории, так как с тех пор Михаэль всегда признавал свои ошибки и выражал раскаяние. Правда, после той гонки он еще некоторое время держался свойственной ему линии поведения и отказывался признавать вину. В конечном счете он уступил, послушав совета близких ему людей.

Сам Шумахер говорит о случившемся так:

«Правилами допускается, что гонщик может сделать одно перемещение, чтобы перегородить траекторию другому. Я должен был это сделать. Мне нужно было гораздо раньше сместиться во внутренний радиус поворота, и все. Я не должен был давать ему ни единого шанса, но тогда я думал, что он далеко и не пойдет на обгон. И тут он вдруг рядом. Я слишком поздно среагировал, попытался сместиться, «захлопнуть калитку». Я много думал об этом с тех пор. Как же глупо было допускать это!

Я не сразу понял, что я натворил. Вероятно, не хотел это признавать. Сначала я думал, что Жак еще не успел выйти вперед и я правильно сделал, что попытался перекрыть траекторию».

После инцидента Шумахер какое-то время стоял у обочины трассы, потом вернулся в паддок. Он исчез в моторхоуме Ferrari и вышел только для того, чтобы объяснить стюардам ситуацию. Стюарды решили, что это «гоночный инцидент» и дальнейших действий не требуется, что только утвердило Михаэля в его мнении. Тогда немец думал, что в момент столкновения Вильнев был позади него и он ничего не нарушил, пытаясь перекрыть траекторию. Никто из своих ему не возражал. Считая свои действия оправданными, Шумахер вернулся в моторхоум и сел поговорть с Коринной, Россом Брауном, Жаном Тодтом и Вилли Вебером.

Они все отказывались мириться с тем, что случилось. Они были так близки к победе в чемпионате, за который даже не надеялись побороться, и провалились. Конец истории. Нужно двигаться дальше. Берни Зкклстоун зашел переговорить о зимних каникулах. Шумахер и не подозревал о растущем возмущении и недовольстве в паддоке и во всем мире.

Когда гонка закончилась, я пришел вместе с толпой репортеров к моторхоуму Ferrari. Появился Шумахер. Он выглядел разочарованным, но в целом довольно расслабленным.

Когда его спросили, почему он так поступил, он казался удивленным – признал, что «совершил ошибку», но ни словом не упомянул, что намеренно пытался вынести Вильнева с трассы. Михаэль даже сказал, что, если бы ему дали второй шанс, он бы «вероятно, поступил точно так же».

Я подумал тогда, что это классическое поведение великого чемпиона, который всегда считает себя правым. То же самое было в случае с Сенной. Такие люди мыслят совершенно иначе – в их представлении все их поступки оправданны и не несут никакой отрицательной нагрузки. Редкие люди обладают подобной уверенностью в себе, которую ничто не может запятнать.

Херес отличается от всех остальных «проступков» Шумахера тем, что некто важный в его жизни высказал ему все в лицо. Лука ди Монтедземоло сразу же после гонки прилетел в Испанию из Болоньи, чтобы ободрить команду и лично поговорить с Шумахером. Итальянская пресса среагировала на поступок Шумахера следующей фразой: «Он взял прекрасный драгоценный камень [Ferrari] и выкинул его в помойку». Очевидно, что ди Монтедземоло думал примерно так же. В Формуле-1 нет чистых как стеклышко, но Шумахер перешел черту, и это плохо отразилось на Ferrari.

Ди Монтедземоло поговорил с Шумахером по телефону перед взлетом самолета. По его словам, Михаэль сказал: «Я совершил большую ошибку. Я не ожидал, что Вильнев станет атаковать меня, и оставил ему пространство для маневра. Когда он застал меня врасплох, я был так зол на себя, что инстинктивно попытался среагировать, но было слишком поздно».

Монтедземоло, который всегда считал себя вправе спорить с Шумахером, первым вернул гонщика с небес на землю и заставил понять, что его оправдания недостаточно убедительны. «Я был ошеломлен, когда он сказал нечто вроде: «Ты хоть понимаешь, что ты натворил?» – вспоминает Шумахер. — Я подумал: «Простите, что? Как получилось так, что я вдруг стал идиотом?» Он заставил меня задуматься о случившемся, и через пару недель я осознал, что был не прав. Если и есть что-то, что я бы хотел исправить, так это тот эпизод в Хересе».