Хаммули.
Но мать Саннии была шокирована.
— Что ты болтаешь? — укоризненно сказала она. — Машалла! Он будет петь мне? Мужчина?
— Зачем ты все время говоришь «мужчина»! — раздраженно воскликнула Санния. — Я ведь сказала тебе, ситти, что это не мужчина. Он мог бы быть твоим сыном или даже внуком.
Но старуха ничего не хотела слышать. Повернувшись к дочери спиной, она заявила:
— Все равно, это не годится. Вот еще новости! Очень мне нужно делать такие глупости! В мои-то годы!
Девушка молча с досадой смотрела на мать.
— Ты, дочка, — продолжала старуха, — такая же, как все современные девушки. Гонитесь за этой скверной модой! Никто не может у вас ничего спросить, не нарвавшись на дерзость. Но что тебе угодно от твоей матери? Сделай милость, оставь меня в покое! Избавь меня ради пророка от этих новшеств. Аллах да укажет тебе праведный путь.
Санния схватила мать за руку, пытаясь насильно увести ее в зал, и горячо воскликнула:
— Не смеши людей! Я тебе говорю — это ребенок… Ребенок! Пойди посмотри сама. Идем.
— Но, доченька… — нерешительно возражала старуха.
— Посмотри сама, посмотри сама. Ты всегда все преувеличиваешь и раздуваешь. Пойди сначала посмотри на него, а потом…
— Да не тащи ты меня, доченька… Сделай милость. Ты всегда заставляешь меня делать по-твоему, и люди смеются надо мной. Но на этот раз, клянусь твоей жизнью, я не уступлю.
Она пыталась вырвать свою руку, но Санния не выпускала ее.
— Нет, мама, — ласково и серьезно убеждала она. — Ты должна уступить. Идем!
— Иди одна! Иди одна! — в отчаянии простонала старуха. — Зачем я пойду? Что за напасть на меня свалилась?
— Ты должна пойти со мной, мама, — настаивала девушка, не на шутку рассердившись и таща мать за собой. — Ну куда это годится? Я обещала и не могу отказаться от своего слова. Что они подумают? Идем скорее! Они уже давно ждут нас.
— Подожди, что за настойчивость! — отбивалась старуха, с опаской поглядывая на дочь. — Дай мне хоть накинуть покрывало.
Но Санния окончательно потеряла терпение.
— Покрывало! — крикнула она. — Вот несчастье! Покрывало ради такого малыша! Ты только заставишь людей над нами смеяться. Послушай, мама, прошу тебя, не надо! Поверь мне — будь тут что- нибудь неприличное, Заннуба сама почувствовала бы это. Неужели ты и Заннубе не веришь? Она же такая, как ты, твоего поколения. А ведь она сама привела своего племянника, чтобы он с тобой познакомился. Если бы она видела в этом что-нибудь дурное, никогда бы она не привела его.
Этот довод, видимо, подействовал на старуху. Минуту она смотрела на дочь, словно ища в ее глазах поддержку и успокоение, затем тщательно повязала на своих тронутых сединой волосах белую косынку, стараясь как можно больше прикрыть лицо.
— А где они? — спросила она.
Санния с облегчением вздохнула, как человек, которому Аллах пришел наконец на выручку, и молча повела мать за собой.
Войдя в большой зал, Санния выпустила ее руку и подбежала к Заннубе и Мухсину, сидевшим на кушетке.
— Простите нас! Мама молилась.
Старуха тоже подошла к гостям и сказала, целуя Заннубу в щеку:
— Добро пожаловать, Заннуба-ханум. Сто тысяч раз добро пожаловать!
Потом она обернулась к Мухсину и протянула ему правую руку. Левой она поправляла платок, стараясь совсем закрыть лицо.
— Ты оказал нам честь, Мухсин-эфенди, — произнесла она и прибавила с выражением, которое человек непосвященный мог бы принять за простую любезность: — Да благословит его Аллах! Он уже совсем мужчина!
Мухсин что-то пролепетал и снова замолк, уставившись в пол. Словно желая обойтись с ним как можно приветливее, мать Саннии продолжала серьезно и степенно:
— Твоя мать, Мухсин-эфенди, прекрасная и почтенная женщина.
— Ты была знакома с моей матерью, бабушка? — с любопытством спросил Мухсин, быстро поднимая голову.
— Как же, конечно, — вмешалась Заннуба. — А ты разве не знал, Мухсин? Но только это было давно.
— Очень давно, — подтвердила мать Саннии. — Теперь она, вероятно, уже забыла меня. Прошло то время, когда мы были маленькими девочками! Ведь мы были соседями, жили на одной улице и всегда играли вместе, перед вашим домом. Твоя мать — турчанка, из знатной турецкой семьи. Она была младше нас всех, но держалась как взрослая. Мы все ее боялись и считались с ней, как-никак ведь она дочь военного, турка с рыжими усами. Какую бы мы игру ни затеяли, она всегда была командиршей. Мы ее называли «принцесса, дочь султана». Ей нравилось быть не такой, как все. Если мы надевали в праздник красные платья, она надевала зеленое, а если мы были в зеленом — наряжалась в красное. Плохо нам приходилось, когда она на нас гневалась. «Я буду страшно богата, всех вас куплю и вы станете моими невольницами и рабынями», — говорила она. Ах, где эти дни! Как они были прекрасны!
Старуха умолкла и подняла глаза к небу, тоскуя по сладостному детству. Наступило молчание. Но Санния прервала его, весело крикнув:
— Идемте к роялю! Сюда!
Она провела всех в гостиную, в которой находилось уже известное читателю окно с деревянной решеткой, выходившее на улицу Селяме и кофейню Шхаты. Это была комната средних размеров, богато, по-европейски обставленная, с креслами, диванами, настольными электрическими лампами. В углу, как раз напротив распахнутого настежь окна, стоял черный рояль.
Санния с легкостью газели подбежала к инструменту и, не ожидая, пока все усядутся, гибкими пальцами прошлась по клавишам. Полились быстрые веселые звуки, похожие на пение птиц. Потом она обернулась и сказала Мухсину, скромно усевшемуся в дальнем углу комнаты:
— Почему ты сел так далеко, Мухсин-бек?
И указала на кресло около себя.
— Пожалуйте сюда, прошу вас, эфенди!
Мухсин мгновенно вскочил и пошел к ней, словно медиум, подчиняющийся гипнотизеру.
— Вот это другое дело, — с улыбкой сказала Санния. — Теперь мы можем начать. Напой мне мотив этой старинной песни.
Подпевая вполголоса, она проиграла одной рукой какой-то мотив, затем резко повернулась к матери и Заннубе, все время болтавшим не закрывая рта.
— Пожалуйста, слушайте! Мы начинаем! — крикнула она.
— Начинайте, да поможет вам Аллах! — воскликнула Заннуба. — Мы слушаем. — И она гордо добавила, обращаясь к матери Саннии: — Сейчас ты услышишь Абд аль-Хаммули.
— Неужели? — изумленно воскликнула старуха. — Такой маленький, имя Аллаха над ним, и уже умеет петь песни Абды?
Санния жестом предложила ей помолчать и, взглянув на Мухсина, сказала:
— Ну, Мухсин-бек!
Мальчик вздрогнул, но, не смея ослушаться, поднялся и встал у рояля. Держа руки на клавишах, Санния смотрела на него, очаровательно улыбаясь.
— Скажу тебе откровенно, Мухсин-бек, особенно на меня не полагайся, — сказала она.
Ее голос показался ему музыкой. Он почувствовал, как кровь горячей волной бросилась ему в лицо, голова у него закружилась. С отчаянной отвагой он укоризненно сказал:
— А где же твое обещание, Санния-ханум? Значит, ты надо мной подшутила?
Санния засмеялась. Ее уста походили на волшебную чашу, они опьяняли без вина.
