продолжал настаивать, украдкой поглядывая на нее из-за двери:
— Это бесполезно, Санния-ханум! Ты должна сыграть какую-нибудь песню. Сыграй, например, «О счастливая звезда». Это очень красивая песня. До моего отъезда из Порт-Саида у меня была команда полицейских музыкантов, конных и пеших, и каждое утро, после развода, я приказывал ее играть. Да я и сам исполнял ее на своей гармонике даже лучше полицейских музыкантов. Куда ушло это чудесное время? Я уже давно забросил гармонику и хотел бы услышать эту песню в исполнении Саннии-ханум.
Санния улыбнулась, притворяясь смущенной, бросила быстрый взгляд на Заннубу и стоявшего рядом с ней Мухсина.
— А что скажет мама? — шепотом спросила она и, не дожидаясь ответа, села за рояль.
Стоя за дверью, Селим следил за каждым ее движением. Видя, как в такт музыке покачивается стройное тело девушки, он совсем потерял голову.
Санния заиграла песню «О счастливая звезда», то сильно ударяя по клавишам, то слегка их касаясь. Но Селим весь ушел в созерцание ее высокой груди, которая мерно вздымалась под звуки песни.
— Жизнь отдам… Жизнь отдам за эту грудь! Апельсинчик на дереве… Жизнь отдам! — неслышно бормотал он.
Санния кончила играть и встала. От смущения ее голос прозвучал еще кокетливее, чем всегда, когда она сказала:
— Ну вот, Селим-бек, теперь ты слышал, как изменился звук рояля. Не знаю, отчего это, из-за одной ноты или нужно настроить весь инструмент.
— Клянусь Аллахом, Санния-ханум, — быстро ответил Селим, — ты так прекрасно играла, что я заслушался и не обратил на это внимания. Извини, но я в жизни не слышал лучшей игры.
Санния посмотрела на Заннубу, лицо ее очаровательно зарделось, и сердце Мухсина сжалось. Очень тихо, но так, что Селим услышал, она шепнула:
— Мерси!
Заговорили о настройке рояля. Селим дал несколько советов и обещал через день-два привести опытного мастера. Он лично отвечает за доброкачественность его работы. Все, что ни прикажет Санния- ханум, он, Селим, немедленно сделает с величайшим наслаждением.
Санния скромно поблагодарила его в мягких и вежливых выражениях. Служанка принесла кофе. Селим выпил чашку и ушел, решительно заявив:
— Если захочет Аллах, я сегодня же пошлю кого-нибудь из солдат или свободных унтер-офицеров узнать, где хорошая мастерская.
И он горделиво прошествовал по комнате, потряхивая плечами с блестящими звездочками и грохоча на весь дом сапогами со шпорами.
Селим поспешил домой, чтобы избавиться от мундира, прежде чем его кто-нибудь остановит. Он вошел к «народу» походкой триумфатора: его усы победоносно торчали вверх, грудь была выпячена колесом, лицо сияло.
«Председатель» Ханфи встретил брата вопросом:
— Ну, что ты совершил, герой?
— Молчи, молчи! — высокомерно и таинственно произнес Селим.
— Заклинаю тебя, поведай нам о своих успехах, — не отставал Ханфи.
— Девушка безумно влюблена! — изрек юзбаши.
Ханфи попытался узнать подробности, но господин офицер не сказал больше ни слова. Он окинул взглядом спальню с ее выстроившимися в ряд кроватями и презрительно почмокал губами. Он тоже впервые почувствовал всю необычность их жизни и удивился, как они могли спать впятером в одной комнате. Но у него это было вызвано только высокомерием и тщеславием. Швырнув мундир на одну из кроватей, он сказал:
— Разве мы собаки? Я перенесу свою кровать в другую комнату. Полдюжины людей в какой-то конуре! Так живут только собаки!
Абда тщетно старался скрыть свои чувства. Его налившееся кровью лицо выдавало сдержанную ярость.
— Мы всегда так жили, — сказал он. — Вам, эфенди, до сих пор не было известно, что вы собака?
Ханфи принял это за остроту и засмеялся. Мабрук тоже захохотал от чистого сердца… Юзбаши Селим нахмурился и сказал:
— Ты хочешь меня оскорбить?
— Я хочу сказать, — нервно ответил Абда, — что у нас нет другого помещения. Кому здесь нравится, милости просим, а кому не нравится…
— А тебе что за дело? — хладнокровно сказал Селим. — Я переберусь наверх, на чердак. Кто хочет быть моим компаньоном?
Вошли Заннуба и Мухсин, спор прекратился, в комнате наступила тишина.
Напевая песню «О счастливая звезда», Селим направился к двери, чтобы закончить переодевание, но Ханфи попросил:
— Расскажи же, Селим, откуда тебе известно, что девушка в тебя влюбилась?
Мухсин вздрогнул и едва не задохнулся. Кровь отхлынула от его лица, но он промолчал.
Селим остановился и громко, вызывающе сказал:
— Ну и грудь у нее, друзья! Клянусь пророком, до чего же хороша! Сладкий апельсин на дереве!
При этих словах Мухсин почувствовал то же самое, что испытывает верующий человек, когда кто- нибудь непристойными словами оскорбляет его божество… А Заннуба, гордясь своей подругой, спросила:
— Ты видел, си Селим, какое на ней было платье?
Юзбаши ответил, стараясь припомнить:
— Платье? Клянусь Аллахом, платья я не заметил.
В эту минуту перед глазами безмолвного, затаившего свои чувства Абды замелькал зеленый цвет. Он расплывался все больше и больше, пока все вокруг не позеленело. Абда снова слышал шелест зеленого шелка, подобный шуму весенней листвы, и в его сердце вспыхнул гнев.
Ему захотелось вскочить и ударить Селима, повалить его на пол, устроить грандиозный скандал, но он сдержался.
Ханфи со своей обычной беззлобной иронией флегматика, не желающего никого задевать, поспешил ответить Заннубе:
— Ты спрашиваешь, какого цвета было на ней платье? Но разве Селим заметил что-нибудь, кроме ее груди и бедер?
Мухсин слышал и эти слова. Он представил себе ангельский образ Саннии и возмутился до глубины души. Пытаясь не думать о смысле этих грубых, непристойных слов, он затаил против Селима чувство, в котором не мог разобраться. Второй раз испытал он это ощущение своей неполноценности и унизительной ничтожности в сравнении с другими. Но сегодня оно было гораздо отчетливее. Мухсин смотрел на Селима, этого мужественного вояку, способного одержать победу над любой женщиной, человека, которому невозможно противостоять. К тому же Селим знает многое, чего не знает он, Мухсин. И еще… И еще…
Это были глубокие, неосознанные ощущения, и Мухсин не мог бы их объяснить. Он понимал только, что втайне ненавидит, презирает и боится Селима, а к Абде снова питает симпатию и считает его своим другом. Он чувствовал в Абде родственную душу, видел, что это человек, которого привлекает в женщине не ее тело, а нечто более возвышенное, которого оскорбляют и ранят такие грубые, бесстыдные слова.
Мальчика не обмануло его чувство. Абда гневно вскочил и крикнул Заннубе:
— Что это за издевательство, какое бесстыдство! Ты довольна, ханум? Водишь этих скотов в порядочные дома, а они возвращаются и говорят такие вещи?
И он демонстративно вышел из комнаты.
Возмущение Абды подействовало на Мухсина как струя свежей, студеной воды. Он успокоился и забыл о мучительном чувстве унижения, поразившем его до глубины души.
