всегда. Ну что же, пусть его считают феллахом! Он не может жить так, как им хочется. Ему нужна свобода, вольный воздух, которым он дышал в Каире. Как бы ни был хорош этот дом с его роскошью и слугами, он сковывает его душу тяжелыми цепями, бремя которых ему непосильно.
Вспомнив своих каирских родичей, Мухсин повеселел. Мысль об отце вызывала в нем гнев, которого он раньше никогда не испытывал. Тон, каким вчера отец произнес слово «феллах», возмутил его. Он вспоминал все, что знал об отце, и сердился на него. Разве он происходит не от феллахов? Разве он сам не феллах? Что из того, что он стал богатым помещиком? Что в нем изменилось? Костюм, дорогая трость, башмаки на шнурках и бриллиантовые кольца? Но ведь это простое подражание другим! Ведь это его жена, турчанка, сделала отца «культурным». А если все это так, то по какому праву презирает он теперь простого феллаха? Потому что феллах беден? Но разве бедность — порок?
Мухсин продолжал раздумывать над этим, тяготясь пребыванием в родительском доме и тоскуя. Он не представлял себе, как выдержит здесь целых десять дней! Ведь его уже сейчас тянет в дом дядюшек, как рыбу тянет в воду. Мухсин решил найти какой-нибудь предлог для возвращения в Каир, но подумал о письме Саннии, которое так ждал, и смирился.
Мысль об этом письме напомнила Мухсину, что нужно написать дядям и известить их о своем приезде. Сев к столу, он немедленно принялся за письмо, в котором искренне рассказал о своей тоске.
Потом он написал отдельно тете Заннубе, посылая ей привет и прося передать поклон Саннии- ханум в самых изысканных выражениях. Надеясь, что девушка прочтет это письмо, он написал его так, словно писал ей самой.
Мать Мухсина заметила, что он скучает, и предложила ему съездить на несколько дней в их поместье, где земля уже покрылась зеленым ковром клевера. Мухсин охотно согласился, и мать велела заложить коляску и собрать все необходимое для пребывания в деревне.
Еще до наступления полдня Мухсин с родителями и слугами отправились в поместье, находившееся в нескольких километрах от Даманхура. Когда коляска переехала через мост и миновала стоявший около сарая толстый инжир, старый пес с лаем выбежал ей навстречу. За ним показались садовник, деревенский староста и несколько феллахов, живших при поместье. Узнав прибывших, пес замолчал, а садовник, староста и феллахи окружили коляску, приветствуя Мухсина и его родителей. Они помогли мальчику сойти, восклицая:
— Триста тысяч раз добро пожаловать маленькому беку!
— Поместье осчастливлено присутствием маленького бека!
Тряся своей почтенной белой бородой, староста непрерывно повторял:
— Здравствуйте, бек. Здравствуйте, наш маленький бек. Здравствуйте, госпожа. Здравствуйте… Здравствуйте!
Один из феллахов подошел к Мухсину и спросил:
— Ты меня, наверно, не помнишь, бек? Я — Абд аль-Максуд. Когда ты учился в даманхурской школе, ты велел мне приходить с осленком за тобой по пятницам, и мы вместе отправлялись удить рыбу в канале Абу-Дияб. Не помнишь? Вспомни, как ты всегда ехал на осленке полдороги, а потом слезал с него и говорил: «Садись теперь ты, Абд аль-Максуд». А я отвечал: «Я не устал, бек. Мы, феллахи, привыкли ходить пешком». Но ты сердился и кричал: «Ты тоже должен ехать на осленке!» Вспомнил, бек?
Мухсин улыбнулся и промолчал.
Отец и мать мальчика говорили с управляющим и старостой о посеве. Управляющий почтительно сказал:
— Все в порядке, бек. Мы произвели очистку канав и распахали южную часть поля под кукурузу. А клевер в этом году, эфенди, сам видишь, отличный. Это удачный год в честь приезда маленького бека.
Отец повернулся к старосте.
— А ты что скажешь, шейх Хасан? Как дела у Аргави с бедуинскими сторожами?
— Все улажено, бек.
— Это хорошо. Мы не хотим у себя в деревне недоразумений между бедуинами и феллахами.
— В деревне все спокойно, бек. Мы помирили их, и теперь бедуины и феллахи живут дружно.
Госпожа направилась к дому; ее муж, Мухсин и остальные последовали за ней. Шейх Хасан непрерывно повторял:
— Вы почтили деревню, клянусь Аллахом! Добро пожаловать, бек! Добро пожаловать, госпожа! Добро пожаловать, наш молодой бек! Добро пожаловать!
Это надоело хозяйке, и она прикрикнула на шейха:
— Ты оглушил нас! Хватит уже твоего «добро пожаловать»! Почему феллахи так болтливы?
— Аллах да продлит вашу жизнь! Мы рады вам, госпожа! — смущенно улыбаясь, ответил огорченный шейх.
Мухсин был взволнован, но молчал. Опустив голову, он шел за матерью.
О том, что приехали хозяева, узнали и женщины. Они подошли с радостными возгласами. Самая смелая вышла вперед и хотела поцеловать руку госпожи, но та оттолкнула ее, презрительно воскликнув:
— Отойди подальше! Ты запачкаешь мое платье!
Женщина кротко и весело ответила, улыбаясь во все лицо:
— Юх![50] Как же нам не поцеловать руку нашей госпожи? Чью же руку нам тогда целовать?
Госпожа жестом велела ей замолчать. Управляющий пришел хозяйке на помощь и грозно поднял руку, словно разгоняя кур и гусей.
— Ялла, старухи! — крикнул он. — По домам! По домам! Женщины попятились и отошли к своим хижинам, продолжая шуметь. Мухсин подошел к матери и взволнованно спросил:
— Почему ты их гонишь, мама? Ведь это грешно!
— Что грешно? — небрежно и жестко бросила она, входя в дом. — Это же феллахи!
Глава четвертая
Мухсин не успел еще отдохнуть в своей комнате, а уже наступило время обеда. Около накрытого стола встали двое слуг-нубийцев. Взглянув на поднос с деревенским хлебом, хозяйка закричала:
— Аллах! Аллах! А где же булки?
— Булок нет… — растерянно пробормотал один из слуг.
— Ты забыл привезти булки из Даманхура? — крикнула она. — Очень хорошо! Что же я буду есть?
— Я съезжу в Даманхур, госпожа, достану булок и сейчас же вернусь.
Хозяйка посмотрела на улицу, где нещадно палило солнце.
— Слишком жарко, Биляль. Скажи, чтобы послали кого-нибудь из феллахов, — сказала она.
Биляль хотел идти, но хозяйка остановила его:
— Эй, Биляль. Позови сюда эту собаку управляющего. Слуга вышел и через минуту вернулся с управляющим.
Госпожа накинулась на него:
— Ты что, намерен кормить нас феллахским хлебом, дурень несчастный?
— Это свежий хлеб, госпожа, сегодняшний, — растерянно ответил управляющий. — Моя жена сама испекла его для твоей милости.
— Не болтай вздора! — закричала госпожа. — Стану я есть деревенский хлеб! Ступай, пошли сейчас же кого-нибудь из феллахов в Даманхур, пусть принесет европейского хлеба.
— Сейчас, госпожа, в такую жару?
— Да, сейчас, в такую жару.
— Слушаюсь, госпожа. Только…
— Что «только»?
