— Твоя милость знает, что феллахи с пяти часов утра работали в поле. Они недавно вернулись, чтобы немного отдохнуть под деревьями.
— Машалла! Немного отдохнуть! Феллаху — отдохнуть? С каких это пор им такая честь?
— Разве они не люди, госпожа?
— Ступай без разговоров! Сейчас же пошли какого-нибудь феллаха в Даманхур. А не то, клянусь моим отцом, плеть опустится на твой тюрбан, феллахское отродье!
Управляющий опустил голову. Госпожа посмотрела на мужа, словно упрекая его за то, что он молчит, ограничиваясь ролью свидетеля. Хамид-бек понял этот взгляд и поспешил ее поддержать.
— Конечно! Чего там! Пошли какого-нибудь феллаха из тех, что дрыхнут у себя по домам, как буйволы, — растерянно пробормотал он.
— Слушаюсь.
— Или пойди сам, если уж такой жалостливый, — добавила госпожа. — Разве ты не такой, как они? А может быть, ты сын турка?
Управляющий почтительно повторил: «Слушаюсь!» — и вышел, чтобы исполнить приказание. Мухсин проводил его сочувственным взглядом, потом опустил глаза и стал вертеть пуговицу пиджака, избегая смотреть на родителей. Ему было стыдно!
Дождавшись конца обеда, Мухсин вышел из дому на простор, на свободу. Его потянуло к наивным, простым феллахам с благородными сердцами. Первый, кого он увидел, был шейх Хасан. Сидя на скамье с четками в руках, очень бледный, он дрожащим голосом просил о чем-то бедуина Абд аль-Ати, сторожа поместья.
— Клянусь Аллахом! Клянусь Аллахом! Пусть только Аргави явится еще раз. Клянусь честью бедуина, я снесу ему череп этой винтовкой! — грозно кричал сторож.
— Не надо шуметь, Абд аль-Ати! Бек приехал. Сделай милость.
— Клянусь Аллахом, этот феллах здесь больше ни разу не переночует.
— А разве староста не помирил вас?
— Мы свободные бедуины и не подчиняемся старосте феллахов.
Сказав это, Абд аль-Ати отошел от шейха Хасана и, презрительно улыбаясь, гордо удалился. Мухсин стоял неподалеку, все видел и слышал, но не хотел прерывать их разговор. Когда Абд аль-Ати проходил мимо, Мухсин подозвал его и спросил, о чем он говорил с шейхом и почему так зол на феллаха Аргави. Бедуин надменно ответил, что этот феллах хочет жениться на его сестре, бедуинке, и та тоже в него влюбилась. Ее не заставишь от него отказаться ни побоями, ни просьбами, ни упреками. Ее не останавливает даже то, что она, бедуинка, унижается до брака с феллахом. В конце концов девушка обещала Аргави убежать и выйти за него замуж вопреки воле своего брата. Тогда он, Абд аль-Ати, поклялся убить этого Аргави, если еще хоть раз увидит его. Их пробовали помирить, девушка пыталась умилостивить брата и подсылала к нему посредников, чтобы те убедили его изменить решение, но тщетно. Разгневанный Абд аль-Ати твердо решил исполнить свой приговор.
Мухсин взглянул на сторожа и коротко спросил:
— Значит, бедуин лучше феллаха, Абд аль-Ати?
Удивленный глупостью мальчика, сторож пристально посмотрел на него.
— А как же, бек? Разве бедуин и феллах — одно и то же?
— А какая между ними разница?
— Что ты говоришь, бек? Бедуин — благородной крови.
— А феллах — неблагородной крови?
— Феллах — раб и сын раба. А мы, бедуины, свободны и никому не подчиняемся.
Мухсин ушел от Абд аль-Ати, раздумывая над тем, что услышал. Ему вспомнились слова учителя истории Египта, который рассказывал, что современные феллахи — потомки древних египетских землепашцев, живших на этой земле в те незапамятные времена, когда бедуинов еще и в помине не было. Проходили века, на их земле сменялись народы, но феллахи жили в своих селениях, вдали от городов и культурных центров, вдали от кипевших там бурь политической и общественной жизни. В городах селятся завоеватели, они смешиваются с коренным населением, и народы вырождаются. Но на феллахах пронесшиеся века и все превратности времени не отразились. Как же можно упрекать феллахов в том, что их род лишен корней, когда они — корень всех корней? В этих упреках виноваты сами феллахи. Они ничего не знают о своем происхождении; не создали никаких преданий, тогда как бедуины из уст в уста передают сведения о том, что они называют своей «родословной», от деда к отцу, от отца к сыну, от племени к племени. Разве не свидетельствуют о древнем происхождении феллахов их природное добродушие, любовь к покою и мирному труду? Разве эти качества не являются следствием древней культуры и оседлой жизни? Ведь у бедуинов все еще живы черты настоящего варварства: жажда войн, мести, кровопролития, сохранившиеся от прежней дикой, беспокойной жизни, полной набегов и грабежей. Феллахи даже не хотят защищаться. Они объясняют свойственное им миролюбие своим происхождением от многих поколений земледельцев, ведь жизнь земледельца требует мира и покоя, а не вооруженных набегов и грабежей. Миролюбие и спокойствие феллаха свидетельствует об его древнем благородном происхождении, а отнюдь не о раболепии и ничтожестве раба, сына раба.
Мухсин подошел к шейху Хасану и сел на скамейку возле него. Он посмотрел на белобородого старца и спросил:
— Дядя шейх Хасан, кто лучше — бедуины или феллахи?
Шейх взглянул на него и ответил, перебирая четки:
— Эти бедуины, бек, свора разбойников и бродяг. У них нет ни веры, ни религии. Они не знают милости и ислама.
— Как так?
— Ведь они всем обязаны феллахам. Мы оказываем им уважение, помогаем им и обращаемся с ними как с братьями, а они кичатся и похваляются, словно их кровь настоящая кровь, а наша кровь — простая вода. Душа феллаха для них не дороже меры дроби ценой в пиастр. Вот в прошлом году, Абу-Митвалли аль-Гарф оказал услугу Басису аль-Бадави. Он вспахал ему землю, приготовил ее под посев. Ведь бедуины не умеют ни сеять, ни пахать, их дело только драться и грабить. А кончилось это тем, что за его добро и милость бедуины натравили Басиса аль-Бадави на Абу-Митвалли, и Басис исхлестал его бичом.
— Он убил его?
— Ведь бедуины на все способны! Они словно дикие звери, бек. Если бы ты видел, как они едят кашу, прямо с огня, ты тоже сказал бы, что это не люди.
Старик замолчал. Мухсин смотрел на него, надеясь еще что-нибудь услышать. Через минуту шейх Хасан снова заговорил о том, как едят бедуины, и рассказал, что однажды его пригласили на бедуинскую свадьбу в пустыню. Праздник начался игрой в биргас[51] и стрельбой в воздух из ружей, потом подали полную миску белого риса, и бедуины предложили ее гостям. А было это в период хамсина[52], дул сильный горячий ветер с песком, в воздухе носилась пыль. Гости и не заметили, как белый рис в миске стал желтым, точно шафран. Он, шейх Хасан, вежливо отказался от угощения — не станет же он есть пыль! — а бедуины набросились на еду, не разбирая, где рис, где пыль, хватали ее руками и пожирали, как голодные звери.
Мухсин улыбнулся и пылко воскликнул:
— Феллах лучше бедуина! Благородней бедуина, добрей бедуина! Правда, дядя шейх Хасан?
Глава пятая
Прошло два дня, а письма от Саннии все не было. Тревога закралась в душу Мухсина. Бо?льшую часть времени он сидел на скамейке, ожидая прибытия почты и думая о Саннии и об их последней встрече. Он вспоминал поцелуй, который она ему подарила, когда из его глаз полились слезы, и сердце его трепетало
