произвели обыск в квартире и побывали на чердаке, где пачки листовок лежали целыми килами. Этого было вполне достаточно, чтобы арестовать всех в доме, — такова минимальная мера пресечения беспорядков в подобных случаях. Схватили даже «председателя» Ханфи и слугу Мабрука. Ханфи был арестован в кровати. Протирая глаза, он клялся и божился, что ничего не знает. И Ханфи действительно не имел никакого понятия о листовках на чердаке, но страдать из-за других было его уделом, и невиновность не освободила его от необходимости нести свою долю ответственности.
Исключение сделали только для Заннубы, ее ни в чем не могли заподозрить. Она не умела ни читать, ни писать и решительно ничего не понимала. Заннубу оставили в покое, а всех остальных погнали в крепость.
Мабрук всю дорогу толкал в бок юзбаши Селима и сердито ворчал:
— Это все из-за тебя, си Селим. Ведь раньше ты всех обыскивал, а теперь, без шуток, нас самих обыскали. Как говорится в поговорке…
Он не кончил, так как конвойный велел ему замолчать и пригрозил винтовкой. Мабрук закрыл рот ладонью и испуганно сказал:
— Господин военный, не надо оружия. Уж лучше я вырву себе язык. В жизни не скажу больше ни слова.
Глава двадцать шестая
Всех пятерых загнали в одну камеру. После тяжелого дня они крепко проспали всю ночь. На рассвете Мабрук проснулся и стал осматривать помещение. Высоко в углу он увидел окно, похожее на бойницу в башне. Мабрук ухитрился добраться до него и, посмотрев через решетку, увидел крепостной двор. Он обвел его взглядом и заметил, что посредине двора возвышается трапеция, а рядом стоят параллельные брусья, вероятно для гимнастических упражнений солдат и офицеров. Но Мабрук этого не знал и, увидев подобное сооружение, рухнул вниз с криком:
— Они поставили виселицу.
Услышав это, «председатель» Ханфи мгновенно открыл глаза и вскочил.
— Виселицу? Оказывается, здесь есть виселица? Уж не собираются ли они нас повесить? О, горе! Нет, словами тут не поможешь!
Посмотрев на спокойно спавших Абду, Мухсина и Селима, он возмущенно закричал:
— Вставайте, вставайте, заклинаю вас! Нам грозит страшная беда, а вы спите!
Никто ему не ответил и не пошевелился. Ханфи гневно воскликнул:
— Ну и сладко же им, видно, спится! Самое подходящее время для этого!
В ответ он услышал только эхо, раздавшееся под каменными сводами.
— О, горе! О дне судят по его началу! — закричал он. — Клянусь Аллахом, вы добились своего, о люди! Вы водили меня на поводу, пока не привели на виселицу.
Слово «виселица» приводило его в ужас. Решив, что дело обстоит очень серьезно, Ханфи задрожал и горестно воскликнул:
— Аллах! Теперь уж не до шуток!
Он помолчал, думая об ожидавшей их участи. Потом, не в силах ограничиться размышлениями вслух, подбежал к спящим и сказал испуганным умоляющим голосом:
— Придумайте что-нибудь, люди! Сделайте милость! Вас ждет за это небесная награда. Вставай, Селим! Ты юзбаши и разбираешься в таких делах. Не знаешь ли ты здесь какого-нибудь офицера, хорошего человека, своего бывшего друга, который придумал бы, как нам спастись? Нет, ты ведь в отставке, и твое дело дрянь. Что же делать, о Аллах милостивый! Абда, Абда! Встань, придумай какой-нибудь способ выбраться отсюда, изобрети же что-нибудь, чтобы мы могли убежать. Как вам не стыдно! Умеете только болтать вздор.
Потеряв надежду разбудить братьев, Ханфи отошел от них. Он посмотрел на Мабрука, который сидел потупившись, погруженный в размышления о своей горестной судьбе и вечной жизни.
Ханфи потряс его за плечо и спросил:
— Ты уверен, Мабрук, что это виселица?
Мабрук поднял на него глаза и печально ответил:
— Конечно, виселица. Разумеется, это виселица.
— О, горе! О, беда! Они нас повесят без всякого суда. Хоть бы какой-нибудь суд, пусть даже военный, о мусульмане!.. А как она выглядит, эта виселица, Мабрук? — спросил Ханфи.
Мабрук ответил, не поднимая глаз:
— Высокая…
Ханфи умолк и принялся нервно шагать взад и вперед по камере. Время от времени он восклицал:
— Непостижимо! Непостижимо!
Наконец он остановился и, посмотрев на Мабрука, попросил его еще раз добраться до окна и подробно описать все, что увидит во дворе. Слуга повиновался. Снова посмотрев на высокую трапецию и стоявшие рядом с ней короткие параллельные брусья, он убежденно воскликнул:
— Они поставили одну большую виселицу, а рядом с ней одну маленькую, говорю без шуток.
В душу Ханфи закралось сомнение. Уж не шутит ли на самом деле этот дурень?
— Что это значит, маленькую, большую? Большая виселица, маленькая виселица! Чепуха какая-то! Спускайся вниз, старик, не дури.
Мабрук еще раз посмотрел на короткие параллельные брусья и печально произнес:
— Клянусь бородой пророка, эта маленькая виселица, наверное, не взыщите, для си Мухсина.
Раздался взрыв хохота. Спящие поднялись и сели на своих койках, потешаясь над наивностью Мабрука и страхами Ханфи. Селим повернулся к Мухсину и, смеясь, сказал:
— Слышишь, для тебя поставили детскую виселицу, как раз по твоему росту.
Мальчик с улыбкой ответил:
— Если так, я им очень благодарен за внимание, но я предпочел бы болтаться вместе с вами на большой.
— Поменяемся! Клянусь Аллахом, я согласен на маленькую! — быстро воскликнул Ханфи.
Как только «народ» арестовали, Заннуба закуталась в изар и отправилась на телеграф, чтобы известить отца Мухсина о случившемся. Сообщение к этому времени частично восстановилось. Для проезда по линии Каир — Александрия правление дороги выдавало особые билеты. Новость как громом поразила родителей Мухсина. Его мать стала плакаться на свои беды, начавшиеся с того дня, как она согласилась послать Мухсина в Каир к дядюшкам.
Правда, в Даманхуре не было хорошей школы, но надо было придумать какой-нибудь другой способ и не доверять им сына. Виноват его отец. Он всегда любил своих братьев и думал, что они уберегут его сына от всех бед.
Она била себя по щекам, осыпая мужа и его братьев упреками.
— Верните моего сына, верните мне моего сына! — кричала она.
Хамид-бек уложил чемодан и, не дожидаясь утра, сел на первый поезд, отправлявшийся в столицу. В Каире он, как безумный, метался от одного представителя власти к другому, тщетно умоляя освободить сына и братьев.
Наконец ему пришло в голову обратиться к английскому инспектору ирригации, с которым он был знаком. Может быть, он походатайствует за него перед высшими властями.
Это была удачная мысль. Англичанин встретил его приветливо и обещал сделать все, что сможет. Он помнил Мухсина со дня банкета в деревне. Мальчик хорошо говорил по-английски и ему понравился. Но с первых же шагов англичанин столкнулся с большими трудностями, так как дело находилось в ведении военных властей. Добиться освобождения арестованных инспектору не удалось. Тогда Хамид-бек в отчаянии попросил его походатайствовать об освобождении хотя бы одного Мухсина, взрослые могут подождать, пока волнения улягутся. Инспектор снова отправился хлопотать. Тем временем отец Мухсина
