пальцев и записать приметы».
— Уведите его! — сказал я в заключение.
Старик поцеловал свои ладони, воздавая хвалу Аллаху, произнес:
— Ну что ж, в тюрьме не так уж плохо… По крайней мере там будет верный кусок хлеба. Мир вам!
Он вышел, еле передвигая ноги. На руки ему надели наручники. Как только старика увели, мой помощник облегченно вздохнул. Он успокоился, и мы приступили к следующему делу. Двое солдат, распахнув настежь двери, ввели большую группу мужчин, женщин и детей. Их было не меньше тридцати человек, все они были привязаны друг к другу джутовой веревкой. По-видимому, не хватало наручников. Я воскликнул:
— Аллах всемогущий! Вы что, гоните скот на субботний базар, что ли? Развяжи веревку, солдат!
Конвойный объяснил, развязывая зубами узлы на веревке:
— Бек, при обыске в их домах были обнаружены недозволенные вещи [91]. Сейчас полиция с отрядом верблюжьего корпуса[92] продолжает обыски и аресты в районе.
Рассматривая эту толпу, я вспомнил, что уже знакомился с их делом.
— Значит, недозволенные вещи? — повторил я.
Конвойный поправился:
— Недозволенная одежда, эфенди.
Дело заключалось в том, что грузовая машина с тюками хлопчатобумажных и шерстяных пальто, пиджаков, шаровар и обуви, принадлежащими крупному торговому предприятию в Каире, проезжала ночью по территории района. При переправе через канал один тюк с вещами свалился в воду и пролежал на дне, пока не спала вода. Обнаружив вещи в канале, вся деревня кинулась к этому необычному кладу. Толпа раздетых феллахов набросилась на тюк, лежавший в вязкой глине, каждый тащил из него то, что попадалось под руку. Шерстяные шаровары немедленно надевались поверх рваных штанов, суконное пальто — на почти голое тело, лакированные ботинки — прямо на босу ногу. Нищие феллахи прославляли Аллаха, радостно щеголяя в обновках по улицам своей деревни. «Вещи в воде! Вещи в воде!» — разнеслось по округе. Полиция, конечно, обратила на это внимание и быстро дозналась, в чем дело. Необходимо было принять меры, феллахам слишком уж повезло. Тогда объявили все найденные вещи «недозволенными».
Я решил задать всем сразу один вопрос. Может быть, они признают свою вину и облегчат мою задачу. Окинув толпу несчастных взглядом, я спросил:
— Вы украли одежду?
Мне ответил глубокий, степенный мужской голос:
— Никак нет, клянемся Аллахом, мы не крали, да и не умеем красть. Река послала нам этот мешок, каждый получил свою долю.
Я возразил:
— Свою долю? Разве этот мешок собственность реки? Разве у него нет хозяина?
Ответил тот же спокойный голос:
— Мы забыли, что у него есть хозяин, бек. Пошли Аллах вам повышение! Сжальтесь над несчастными феллахами!
— Дело не во мне, а в законе. В законе ясно сказано: «Всякий, кто нашел что-либо, принадлежащее другому, и присвоил найденное, рассматривается как вор». Понятно?
— Понятно, бек. Но… ведь… одежда лежала перед нашими глазами, ее послала нам река, а мы все, прошу прощения, совсем голые!..
— Так ты полагаешь, что у нас анархия? Или у нас есть законы и правительство?
Мужчина не утерпел:
— Значит, правительство такое, что ничего не дает, а только берет. Оно нас не одевает и самим одеваться не дает.
— Я обязан отправить вас в тюрьму.
— Бек, ведь наши дома уже обыскали, и все вещи у нас отобраны. Радость людей сменилась слезами. Нам никто ничего не должен, и мы теперь никому ничего не должны. За что же тюрьма?
— Я могу освободить вас только под денежный залог.
— Денежный залог? Да мы голы, господин следователь!
— Уходите, ради Аллаха! От спора с вами у меня голова разболелась. С вами спорить — только время терять. В законе все ясно сказано, а я связан статьями закона покрепче, чем вы веревками. Закон суров, но это закон. Подвергнуть всех обвиняемых предварительному заключению на четыре дня. Если не заплатят, возобновить срок. Взять отпечатки их пальцев и записать приметы. Уведи их, солдат.
Люди вышли длинной вереницей. Последним шел мужчина, отвечавший мне. Он тихо произнес:
— Сажают в тюрьму за то, что Аллах одел нас!
Наступила тишина. В комнате невозможно было дышать, от скопища людей воздух стал тяжелым. Я велел привратнику открыть окна. Он повиновался, проклиная глухим голосом этих «белых буйволов» — крестьян, которых не следует даже пускать в зал заседаний.
Случайно я посмотрел на моего помощника. Он, пригорюнившись, о чем-то размышлял. Интересно, о чем он задумался? Что творится в его душе? Чем он расстроен? Может, в нем еще живы чуткость, жалость к людям — человеческие чувства, которые всякий новичок приносит с собой, когда начинает работу в суде? Или все это уже забыто, отмерло?..
Раздался резкий стук в дверь, вбежал запыхавшийся мамур.
— Девушка Рим!..
— Что с ней?! — спросил я с волнением.
Мамур повалился на стул. Я нетерпеливо смотрел на него, но он повернулся к привратнику:
— Принеси воды, заклинаю тебя твоими глазами.
Вытащив из рукава шелковый платок, он принялся вытирать пот с лица и головы. Я сидел как на горящих углях. Наконец он выпалил:
— Скрылась!
Я уставился на него.
— Ты это серьезно?
— Убежала с собакой — шейхом!
— С шейхом Усфуром?
— Да будет день его черным!
— Вы что-нибудь предприняли?
— Я приказал верблюжьему отряду обыскать все проселочные дороги и найти их.
Мы сидели молча. Каждый думал о своем…
15 октября…
Мамур пробыл у меня недолго и ушел, неизвестно куда. Несколько раз я звонил в управление маркеза, но никто не мог сказать, где находится мамур. Мне удалось только узнать, что он вместе с помощником куда-то уехал на своем фордике и еще не вернулся. Я прождал его весь день…
Наступил вечер, солнце село. Терпение мое лопнуло, и я решил собственной персоной отправиться в управление маркеза. Напрасно, там мне сказали: «Может быть, мамур зашел в клуб. Обычно он в это время в клубе». Не раздумывая, я направился туда. Клубные завсегдатаи были удивлены моим появлением, однако мне поспешно предложили, кажется, единственный в комнате целый стул, подчеркивая этим уважение к моей особе. Я спросил о мамуре. Никто не видел его сегодня, все были очень удивлены: ведь в этот час он всегда здесь. Узнав, что он еще утром уехал вместе с помощником и до сих пор не возвращался, посетители клуба в один голос воскликнули:
— На все воля Аллаха!
