— Добро пожаловать… Для нас такая честь…
Абд аль-Максуд-эфенди решил продемонстрировать мне, на какой короткой ноге он с судьей и как хорошо его знает. Повернувшись ко мне, он сказал, указывая на судью:
— Его честь весьма сведущ в науке.
Затем он обратился к судье:
— Я никогда не забуду, господин судья, тот день, когда вы так отчитали этого мальчишку-учителя…
Судья перебил его, воскликнув:
— Да смилуется над нами Аллах. — И продолжал: — Аллах да устыдит его… Я не могу выносить богохульства и невежества. Представьте, господин следователь, этот эфенди преподает географию в школе. Он выступил с научной лекцией об ученом христианского мира по имени Шантон и утверждал, что этот ученый знал точный вес земли и неба. Прости, о великий Аллах!.
Я задумался над тем, что означает имя, названное судьей, и в конце концов пришел к выводу, что речь идет об ученом-математике Эйнштейне. Поэтому мне захотелось узнать, что же произошло. По- видимому, на лекции разгорелась борьба двух мировоззрений, борьба, которая всегда вызывает у таких людей, как я, желание быть не только ее свидетелем, но и узнать, чем она кончилась.
Заинтересовавшись, я спросил судью:
— Вы были на лекции, господин судья?
— Так пожелал Аллах, я был сначала до конца.
— И что же там случилось?
— Случилось, господин мой, что учитель встал и сказал в присутствии паши-мудира, высших чиновников и знатных лиц, что этот ученый-безбожник открыл то, что до него было никому не ведомо. Тогда я встал и крикнул ему: «Ты лжешь, господин учитель. Аллах в своей священной книге сказал: «Нет ничего такого, чего нет в этой книге». Но присутствующие заставили меня замолчать. Я умолк из уважения к господину мудиру. Если бы не он, я не стал бы молчать, клянусь господином Каабы[108]! Потом учитель продолжал говорить, но в его словах не было никакой логики, так что их даже трудно передать. Он сказал, что этот ученый христианского мира при помощи всяких математических вычислений узнал точный вес земли и неба! Я не мог совладать с собой и, вскочив, закричал: «Подожди, господин, подожди. Прежде всего скажи нам, этот ученый Шантон взвешивал небеса и землю с троном или без трона?» Учитель смутился и спросил: «С каким троном?» Тогда я напомнил ему слова из священной книги: «Его трон вмещал небеса и землю», — и крикнул: «Ответь, лживый учитель, ведь в этом самое главное: с троном или без трона?»
Едва сдерживая смех, я серьезно спросил судью:
— И что же?..
— Ничего, господин мой… ничего особенного. Лектор не смог мне ответить, обиделся на то, что я ему мешал, и ушел. Публика подняла шум, и началась неразбериха. Господин мудир разгневался на меня и счел мое поведение оскорблением для себя. Кончилось тем, что все ушли с лекции, а ведь это для меня — самое главное. Кроме того, люди обратили внимание на мое неуважение к мудиру, многие требовали, чтобы я извинился. И я извинился. Да рассудит нас Аллах! Но, несмотря на мое извинение, с того самого дня мудир уже не благосклонен ко мне.
Помолчав, он вдруг сказал совсем другим тоном:
— Учитывая создавшееся политическое положение, я думаю, что новое правительство будет менять мудиров и всю администрацию, как это бывает обычно.
Только я хотел открыть рот для ответа, как вошел слуга, наверно шейх, судя по его чалме, хотя на нем была обычная рубаха, грязная, как рубахи всех крестьян. Ноги его были босы. Он принес нам две чашки от разных сервизов, ручки у них были отбиты. Я пил очень осторожно, заглядывая в чашку и боясь вместо сахара увидеть в ней таракана.
Покончив с беседой и инбирем, мы приступили к делу. Судья приказал принести ему образцы почерков всех своих чиновников. Мы сличили их с почерком письма и не нашли ни одного похожего. Тогда мы стали показывать письмо каждому человеку в суде, надеясь, что кто-нибудь узнает почерк. Все напрасно. Мы вышли из суда, так ничего и не добившись. Абд аль-Максуд-эфенди сказал:
— Давайте проверим заодно тюрьму, и дело с концом.
Я не возражал. Мы пошли в управление маркеза. Мамур был там. Собрав несколько старост, он разъяснил им свою новую точку зрения на существующее политические положение. Он давал им указания с тем же воодушевлением, с каким раньше говорил о старом правительстве. Увидев меня и узнав о цели моего прихода, он поспешил мне навстречу и усадил на самое почетное место. Распуская свое собрание и провожая старост до дверей, он поучал их:
— Смотри в оба, омда, вот ты! И он! Кандидат правительства должен пройти на выборах. Я вам все разъяснил, теперь мое дело — сторона. Вы уж сами смотрите… Понятно?
Они в один голос ответили:
— Понятно, бек.
Один из них нерешительно произнес:
— Бек, у нас в деревне кучка смутьянов. От них чего только не жди… И их слушаются…
Похлопав его по плечу, мамур сказал:
— Смутьянов оставь мне!..
Когда они вышли, мамур вернулся ко мне и, еле переводя дух, устало сказал:
— Вот уже два дня как я этим занимаюсь.
Желая подшутить над ним и немножко попугать его, я сказал:
— Однако, господин мамур, ведь известно, что вы принадлежите к партии прежнего правительства.
Он поспешно ответил:
— Молчите, что вы! Все знают, что я всегда всем сердцем был за новое правительство. А то, что в сердце, — неизменно. О делах судят по намерениям.
Я улыбнулся:
— Оставим политику, поговорим о деле.
Я рассказал ему о результатах осмотра трупа, о сломанных шейных позвонках и попросил его помочь разыскать преступника, задушившего женщину. Он ответил:
— Эти два дня маркез не может заниматься делами об удушениях и поджогах.
— Странно, неужели у вас есть еще какие-то дела, кроме охраны порядка?
— Видно, вы ничего не поняли!..
— Нет, не понял!..
— По-вашему, надо забыть о выборах и заняться делами об убийствах?
— Разумеется.
— У нас другие инструкции!
Он отвернулся от меня и стал поигрывать наручниками и цепями, висящими на стене. Абд аль- Максуд-эфенди подмигнул мне, давая понять, что пора прекратить разговор. Желая переменить тему, он сказал:
— Господин мамур разрешает взять тюремные документы…
Я понял, что мой авторитет под угрозой, и воскликнул:
— Я сам проверю тюрьму и весь маркез.
И я решительно поднялся. Мамур смутился, немного подумал и сказал дружеским тоном:
— Пожалуйста, тюрьма к вашим услугам… Только подождите одну минутку.
Он быстро вышел и крикнул:
— Эй, сержант Абд ан-Наби!
Когда он исчез, что-то толкнуло меня посмотреть в окно, выходившее во двор. И я увидел, как мамур в сопровождении сержанта спешит к тюрьме. Отперев ворота, они выпустили несколько человек, вид которых свидетельствовал о том, что это зажиточные люди из разных районов. Их отвели в сарай, предназначенный для хранения соломы и корма для скота, и заперли за ними дверь на ключ. Тогда я крикнул Абд аль-Максуду-эфенди:
