Ванья, она за них очень рада. Знакомая улыбка, блеск в глазах, ее Ванья, которая всегда была рядом. Всегда желала ей добра. А Май-Бритт солгала ей, предала ее, осудила и вычеркнула.
Как тяжела эта чаша.
Она бросила фотографию на пол и посмотрела на вторую. У нее перехватило дыхание, когда она встретила пустой детский взгляд. Девочка сидела на одеяле, расстеленном на полу в кухне их дома. На ней было красное платьице. Маленькие белые туфельки, подарок родителей Йорана.
Она почувствовала, что по лицу текут слезы. Память вернула ощущение крошечного тельца, которое она поднимает из кроватки и держит в объятиях, вернула детский запах. Две ручки тянутся к ней в безграничном доверии — но она не готова принять их. Да и как она могла, ее никто никогда этому не учил. Горе, которое все это время она не допускала в свою жизнь, стремительно заполняло ее душу, отчаяние душило. Она уронила фотографию и, сжав руки, подняла их к потолку:
— Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей и по множеству щедрот Твоих изгладь беззакония мои. Тебе единому согрешила я, и лукавое перед очами Твоими сделала. Я в беззаконии зачата, и во грехе родила меня мать моя.
Руки у нее дрожали.
Шесть месяцев — это очень долго. Она столько не выдержит.
Слезы текли по ее щекам, и сквозь рыдания она молила:
— Я прошу у Тебя прощенья за то зло, которое я свершила не ведая. Боженька, прости меня. Ты должен дать мне ответ! Господи, яви Твою милость! Пожалуйста, дай мне мужества!
Она вспомнила, что нужно делать, когда тебе нужен Его совет и утешение. Она быстро вытерла глаза, взяла Библию в левую руку и поместила большой палец правой руки на корешок закрытой книги. А потом распахнула книгу там, куда попал палец, провела пальцем по странице и остановилась наугад. Потом села, прикрыла глаза, но не убирала палец со Священного Писания. Сейчас Он будет говорить. Сейчас Он откроет ей свою благую весть — ту самую, на которой Он остановил ее палец.
— Господи, не покинь меня.
Ей было очень страшно. Немного утешения — это все, что ей нужно, пусть слабый знак того, что ей не нужно бояться, что прощение возможно. И что, когда все закончится, Он будет на ее стороне и что она искупит свои грехи. Глубоко вздохнув, она надела очки и посмотрела на раскрытую страницу.
Но, прочитав, она поняла, что страх, охвативший ее сейчас, будет ждать ее и там.
Когда она читала, руки у нее дрожали.
«Вот конец тебе, и пошлю на тебя гнев Мой, и буду судить тебя по путям твоим, и возложу на тебя все мерзости твои. И не пощадит тебя око Мое, и не помилую, и воздам тебе по путям твоим, и мерзости твои с тобою будут, и узнаете, что Я Господь».
Страх не давал ей дышать.
Она получила ответ.
Он ответил.
31
Ей ничего не снилось. Бескрайняя пустота. И раздражающий звук где-то на заднем плане. Он был упорным и требовал ее внимания. Ей хотелось, чтобы этот звук прекратился. Она должна была заставить его умолкнуть.
— Алло?
— Моника Лундваль?
Она все еще не понимала, где она, и не могла ответить. Попыталась открыть глаза, но это ей не удалось, и тогда она крепче сжала в руках телефонную трубку, словно пытаясь удостовериться в реальности происходящего. Она не могла сосредоточиться, но это состояние не было неприятным. Ее голова по- прежнему лежала на подушке, и во время непродолжительной паузы Монике даже удалось снова на мгновение погрузиться в сон. Но потом в трубке снова раздались слова:
— Алло? Это Моника Лундваль?
— Да.
В этом она, по крайней мере, была уверена.
— Это Май-Бритт Петерссон. Мне нужно поговорить с вами.
Монике удалось наконец открыть глаза. Она должна понять, что происходит, и ответить. В комнате было темно. Она лежала в собственной кровати, у нее в руках телефонная трубка, ей звонит человек, с которым она меньше всего хочет разговаривать.
— Вам лучше обратиться в вашу поликлинику.
— Речь не об этом. Я хочу поговорить о другом. Это важно.
Моника приподнялась в кровати, оперевшись на локоть, и потрясла головой, пытаясь привести мысли в порядок. Сейчас она поймет, что происходит, найдет выход, а потом снова сможет уснуть.
Голос продолжал:
— Я не хочу обсуждать это по телефону и предлагаю вам прийти ко мне домой. Давайте завтра утром в девять.
Моника посмотрела на часы, стоявшие на прикроватном столике. Три сорок девять. Наверное, сейчас ночь, за окном темно.
— Я не могу.
— А когда вы сможете?
— Я вообще не могу. Вам нужно обратиться в поликлинику.
Она не пойдет туда ни при каких обстоятельствах. Никогда. Она не обязана. Этой женщине она ничего не должна. Она и так уже сделала больше, чем нужно. Она уже собиралась повесить трубку, но голос зазвучал снова:
— Вам ведь известно, что человек, который знает, что скоро умрет, ничего не боится? И даже если этот человек больше тридцати лет не выходил из собственной квартиры, он все равно может начать все сначала. И к примеру, поговорить с соседями.
Таблетки еще действовали, поэтому настоящего страха Моника пока не почувствовала. Страх как будто оставался снаружи, пульсировал, готовился. Выжидал. Рано или поздно лазейка появится — и он обрушится на нее всей своей мощью. Но уже сейчас Моника понимала, что выбора у нее нет. Она должна пойти туда. Должна узнать, что нужно от нее этой отвратительной женщине.
Моника прикрыла глаза. Усталость, пустота. У нее ничего не осталось.
— Алло, вы еще здесь?
Наверное.
— Да.
— Давайте в девять.
32
Май-Бритт застыла в кресле, даже дышать не могла. Мысли метались, как испуганные звери в поисках спасения. Часами она молила Его дать ей знак, подсказать, что ей делать. Она водила пальцем по страницам Библии, но не получила ни одного вразумительного ответа. В отчаянии она попросила у Него более подробных разъяснений — и тут наконец ей все стало понятно. После четырнадцати попыток Он наконец заговорил. Первое послание к Тимофею. Палец, правда, попал не именно сюда, а на соседнюю страницу, но это потому, что она очень волновалась.
Он имел в виду Послание к Тимофею 4: 16 — она в этом не сомневалась.
«Вникай в себя и в учение; занимайся сим постоянно, ибо так поступая, и себя спасешь, и слушающих тебя».
