— Всё же кривые у тебя мозги. Твои мысли должны быть только об одном: как донести рюкзак туда, куда тебе велено. Или, может, оставить тебя здесь и судить, как сомневающегося в великой цели джихада?
— Я исполню свой долг.
— Наконец-то слышу слово правоверного. Ступай. И пусть Аллах поведет тебя верной тропой.
И всё же до своей тайной тропы Рамзан шел без всякой предосторожности. Да и чего ему опасаться? Встретившиеся грузинские пограничники даже не поинтересовались, зачем он идет к границе. Поприветствовали и пошагали дальше.
Беспечный отрезок пути, в конце концов, кончился. Теперь Рамзан уже идет, стараясь не появляться на открытой местности, и часто останавливается, чтобы убедиться в отсутствии опасности. Сразу же за границей — крутой спуск. Пусто, зеленых фуражек не видно. Можно спускаться. Но только Рамзан приподнялся из-за скалы, как тут же отпрянул обратно в укрытие: внизу по тропе шел пограничный наряд.
Пограничники, похоже, тоже заметили что-то подозрительное. Остановились. Старший наряда достал из чехла бинокль и медленно повел им по скалам. Рамзан не шевелился.
Вроде бы пронесло. Наряд удалился. Но Рамзан не спешил выходить из-за укрытия. Ждал. И не зря. Пограничники возвратились и, стараясь не обнаружить себя, залегли за камнями в кустарнике.
— Вот шайтаны! — зло буркнул Рамзан. — Придется ждать, пока уйдут.
Прошло довольно много времени — Рамзан не шевелился. Ждал ночи. Но ему неожиданно повезло: вдруг слева, примерно в полукилометре, раздались автоматные очереди. Рамзан знал, что там должен идти по своей тропе один из посланцев Турка за деньгами. Пограничный наряд, уже не маскируясь, рванулся в ту сторону, где стреляли, и Рамзан решил рискнуть. Торопливо, насколько позволяла едва приметная тропа, он начал спускаться вниз, затем бегом пересек мелкий кустарник и углубился в лес. Стрельба слева не прекращалась, и это подстегивало Курбанова. Но, миновав одну опасность, он не потерял осторожность. Подолгу стоял на опушках, прежде чем идти через полянки, иные открытые участки и вовсе обходил стороной, по лесной чаще, преодолевая буреломы. Перед закатом солнца добрался, наконец, до горного аула. Но и тут не спешил подходить к знакомому дому. Притаился на склоне горы, в кустарнике, стал наблюдать и слушать. И только когда до него донесся гогот телохранителей Турка, которые, как обычно, пинками выгоняли рабов после скудного ужина на ночную работу, прошел через калитку во двор.
Его встретили с нескрываемой радостью. Ощупали рюкзак с пачками долларов, предвкушая щедрые вознаграждения.
— Теперь уж хозяин точно не поскупится.
Но Рамзан немного охладил их пылкие надежды.
— Не всем, как я думаю, удастся пройти через границу. Все пути перекрыты зелеными фуражками. Я слышал стрельбу на одной из троп. А если не все из наших вернутся, вряд ли Турок расщедрится.
— Плохие слова говоришь.
— Какие есть. Ладно, пойду к Турку на доклад. Думаю, он тоже не порадуется.
Турок, похоже, не до конца поверил тому, о чем рассказал Рамзан, — заподозрил обман. Дважды просил подробнее рассказать и о встрече с пограничниками, и о перестрелке на границе. Почувствовав недоверие, Курбанов возмутился:
— Я из Центра вышел один. Когда вышли другие, не знаю. Я только молю Аллаха, чтобы и им повезло.
— Но откуда взялись пограничники?
— Вайнахи в аулах Панкисси говорят, что с неба. Иные в страхе утверждают, что это кара Аллаха.
— Выходит, десант? Но почему я об этом ничего не знаю?! — горячился Турок.
— На это у меня ответа нет, — Рамзан низко склонил голову, чтобы Турок не заметил ухмылки.
— А я и не спрашиваю тебя! — обрубил Турок. Затем, достав из пачки пару сотенных, подал их Курбанову.
— Вот тебе за труд твой. Ступай. Тебя ждут твои обязанности.
— Здравствуй, сынок, — в палату к Прову Меркульеву вошел отец. Дмитрий Иванович, полковник в отставке, ветеран пограничных войск. За сорок лет добросовестной службы в Забайкалье, на Курилах и на Чукотке не раз награждался орденами и медалями.
Пров отложил книгу, поднялся навстречу, обнял отца:
— Садись, отец. Как дома?
— Все так же: разногласия не урегулированы. Камень преткновения — твое будущее.
— Вам-то что ссориться? Я уже твердо решил.
— Так расскажи о своем решении.
— Давай лучше выйдем на свежий воздух. Там как-то вольготней, к тому же и мне размяться не помешает.
Отец попытался было помочь Прову, видя, как он с трудом облачается в спортивный костюм, но тот отказался, оделся самостоятельно. Прихватил стоящую в углу трость.
— Ну что — пошагали?
Когда вышли в сквер, Пров, наслаждаясь свежим воздухом, с блаженством вдохнул полной грудью:
— Хорошо!
Долго шли молча. Наконец Пров решился подступить к главной теме:
— Ты не изменил своего мнения?
— Нет, конечно, и не собираюсь. Нечего тебе делать на границе. Нечего.
— По правде сказать, удивляюсь я тебе. Не ты ли внушал мне, что граница для государства, как кожа для человека. Не ты ли говорил, что каждый патриот просто обязан встать в ряды пограничников. Забыл, что ли, как я упрямился. И согласился только под твоим нажимом пойти на срочную в погранвойска.
— Не забыл и никогда не забуду. Но время нынче другое. Тогда служба на границе воспринималась обществом как святое дело. И вам, молодым нашим наследникам, надлежало завершить начатую нами работу по созданию качественно новой, стройной системы охраны государственных рубежей. И во что эту систему превратили? Не граница, а дырявый тришкин кафтан на голом теле державном. Теперь, говорят, опять что-то задумали. Мы, ветераны, меж собой перезваниваемся — ничего понять не можем. Тоскливо на душе.
— Может, вы всё же драматизируете события. То, что делается сегодня, обнадеживает. Признаюсь, я ведь тоже сомневался, возвращаться ли мне на заставу. Сначала только чувство вины перед солдатами, погибшими и ранеными, побуждало думать о возвращении. Теперь — иное.
— Звание Героя обязывает?
— И звание тоже. Но, кроме этого, генерал Протасов меня переубедил. И знаешь как? Рассказал, какие решения приняты, чтобы восстановить порядок на границе.
— Решения-то у нас нынче — одно мудрее другого. А вот с конкретными делами не очень складно выходит. Сплошные палки в колесах.
— Похоже, от этих палок намерены избавиться, и довольно решительно. Алексей Михайлович рассказал о том, что уже делается. Конечно, не сразу всё изменится. Только Северный Кавказ, как я понял, стоит первым на очереди. На самом сложном участке протяженностью восемьдесят два километра уже отряд развернут.
— Сомневаюсь я, что произойдут какие-то серьезные перемены. Сгинут деньги в бездонной бочке, и всё пшиком окончится.
— Отец, ты же — в Совете ветеранов. Вы можете настоять на встрече с руководством пограничной службы. Из первых уст всё услышите. А то порой ведете себя, как сварливые старушки.
— Мы уже за последние годы столько обещаний и заверений наслушались, что нас больше словами не убедишь.
— Наверное, ты по-своему прав.
