Командованием, то есть царем.
Значимым этапом этого периода стала судебная реформа, в результате которой были созданы военно окружные суды, дела нижних чинов рассматривались при этом полковыми судами, а утверждались командирами полков.
Службы нижних чинов непосредственно касался новый Устав о наказаниях: уголовные наказания предусматривали смертную казнь, ссылку на каторжные работы и заключение в крепость; исправительные наказания включали пребывание в исправительных ротах, тюремное заключение, лишение нашивок за беспорочную службу и, соответственно, перевод в категорию штрафных.
В связи с перевооружением пехоты в 1869 году полки начали получать первые винтовки Бердана калибром 4,2 линии, но в целом перевооружение затянулось на долгие годы; до 1875 года, то есть до ухода Ивана Арефьева в отставку, в ротах в большинстве случаев оставались привычные 6 линейные нарезные ружья.
Начатое ранее обучение солдат индивидуальным методам ведения боевых действий находило теперь все более широкое распространение. Высоко ценились грамотные унтер-офицеры, которые могли обучать солдат по современным методикам, соответствовавшим требованиям новой тактики применения войск вообще, и пехоты в частности.
Ивану вновь предложили остаться еще на три года сверхсрочной службы; он и в этот раз написал рапорт о добровольном отказе от отставки, на рукаве мундира унтер-офицера появилась еще одна нашивка из золотого галуна.
Причины были те же, что и раньше: иной семьи, кроме армейской, он не завел. Отметим, что Иван Арефьев мог считать свое положение вполне достойным – двадцать и более лет, по воспоминаниям современников, служили после начала реформ, как правило, только взводные унтер-офицеры.
Напомним, что срок действительной службы с 1868 года устанавливался в 10 лет; за предшествовавшие годы численность армии резко сократилась и в 1869 году составила около семисот тысяч человек.
При таких обстоятельствах полковые и батальонные командиры, видя в унтер-офицерах достаточно грамотных и умелых воспитателей молодых солдат, предлагали им добровольный отказ от отставки.
В соответствии с новыми идеями, которые настойчиво внедрялись в жизнь, обучение уставам, строю, стрельбе, рукопашному бою считалось необходимым проводить только личным примером, это и являлось основной задачей унтер-офицеров.
А опыта Ивану Арефьеву было не занимать, таких служак в Русской армии после увольнения в отставку большей их части оставалось едва несколько тысяч, в полку – человек десять пятнадцать.
Курск, где размещались Штаб 31-й пехотной дивизии и Штаб 121-го Пензенского полка, губернским городом стал в 1779 году, то есть без малого сто лет назад. Число жителей перевалило уже за пятьдесят тысяч; дома обыватели строили почти сплошь из дерева, каменные принадлежали только дворянам да купцам. Весной город густо расцветал яблоневыми садами, особенно по берегам реки Тускори, за рекою зеленели поля и леса.
Роту Ивана перевели непосредственно в Курск; с удовольствием проходил он в первый раз по тихому, спокойному городу.
Так совпало, что в 1869 году, сразу после прихода пензенцев, в центре Курска разбили сквер, и теперь теплыми летними вечерами играл здесь полковой оркестр. В таком месте даже военные марши звучали по особому мирно. Гулял мой прадед между беседками, останавливался, слушал…
Музыканты уже давно приметили Ивана; когда оркестр отдыхал, Иван подходил, здоровался. Среди музыкантов двое трое были из тех, кого еще рекрутами обучал Иван солдатской науке на плацу и в казарме, когда полк стоял в Белоруссии.
Зимой в сквере, который постоянно расширялся, залили каток, осветили его фонарями. Сюда приходили гимназисты, студенты… Иван, глядя на них, свои забавы вспоминал. Коньков, конечно, деревенские ребята не имели, но зато с горок катались они лихо, на дощечках да облитых водой промороженных рогожах.
Прошел 1870 год, 1871-й незаметно заступил… Двадцать с лишком лет уже отслужил Иван Царю и Отечеству. Носил он теперь поперек погон три узкие нашивки, а также золотые галуны на воротнике и обшлагах рукавов мундира по званию унтер-офицера, шеврон из золотого галуна за восемнадцатилетнюю беспорочную службу выше локтя углом вверх, а также два шеврона узкого золотого галуна над обшлагом – за второй отказ от отставки.
Еще полагалось моему прадеду за отказ от бессрочного отпуска носить серебряные из галуна шевроны, за такой отказ причиталось и годовое жалованье в 7 руб. 50 коп., а за отказ от отставки жалованье в 34 руб. 28 1/2 коп. в год за первое трехлетие, за поступление на второе трехлетие – прибавочное жалованье из того же оклада. Итого получалось около 75 рублей в год.
В Курске познакомился Иван с приказчиком, работал тот у купца, что ходил за Урал, по Иртышу и Тоболу. В Сибири сбывал он галантерейные товары, оттуда вез меха, интересовали его и золотые прииски около Томска.
Когда узнал приказчик, что добирался Иван до самого Якутска, то пригласил к себе в дом, за угощением расспрашивал о тамошних краях, а главное – о дорогах и речных путях.
Интересовался он, когда уходит Иван в отставку, говорил, что такой человек, бывалый да серьезный, ему бы вот как пригодился здесь, в Курске, и особо в торговых делах за Уралом, потому как хочет он скоро завести собственное дело.
Иван обещал подумать, а пока что помогал хозяину дома на подворье, иногда на складе, куда завозили товары; купец, у которого служил тот приказчик, его тоже знал и за работу платил исправно.
Надо сказать, что многие старослужащие при возможности искали и находили приработок себе в городах и селах, где стояли их части. Солдату, особенно семейному, каждый пятак не лишний.
Офицеры этому не препятствовали. Обыватели подряжали на работу солдат трезвых да умелых, а такие все делали не в ущерб службе; часть заработанных ими денег поступала, как было принято, в солдатскую артель.
Уже отмечалось, что, согласно квартирному расписанию, размещались батальоны, кроме Курска, в ряде других городов и сел.
Щигры, где стоял 1-й батальон Пензенского полка, находились в верстах пятидесяти юго-восточнее Курска, меж лесов и глубоких балок. Обыватели, числом в несколько тысяч, возделывали в этих местах землю да выращивали скот, особенно много разводили свиней. Солдаты расквартировались в домах местных жителей, и даже их, в общем-то ко всему привычных деревенских парней, донимал запах из многочисленных свинарников.
Зато грех было солдатам жаловаться на кормежку; как всегда, имели свой навар интенданты, причем без особого труда.
В больших селах Любицком и Дьякове, где размещались другие два батальона, служба и быт нижних чинов и здесь ничем не отличались. Конечно, хозяева вынужденно терпели неудобства и даже притеснения, но не роптали – бесполезно. Впрочем, такое положение сохранялось везде, где стояли армейские части.
Порой вели себя солдаты нарочито грубо и вызывающе, вынуждая хозяев быть сговорчивее в части получения дополнительного пропитания. Впрочем, здесь, на Курской земле, случалось это гораздо более редко, нежели, например, в Царстве Польском.
Вообще, многое зависело от унтер-офицеров и фельдфебелей, офицеры в подобного рода «мелочи» не вникали и целиком полагались на своих отделенных и взводных.
Короча и Новый Оскол, где квартировали батальоны Тамбовского полка, находились в ста – ста пятидесяти верстах южнее Курска. Оба уездных города располагались по берегам рек, соответственно, Корочи и Оскола; известны они с XVII века. Короча насчитывала тогда тысяч десять жителей, а Новый Оскол – не более двух.
Появление батальонов Тамбовского полка оживило течение жизни обывателей глубинки. Вместе с тем понятно, что те горожане, у которых непосредственно разместили солдат, особой радости от этого не испытывали.
Между тем основная работа в ротах и батальонах мало изменилась с тех самых пор, когда в 1849 году Иван Арефьев пошел служить Царю и Отечеству: так же продолжалось обучение молодых солдат, так же совершенствовали навыки в стрельбе и рукопашном бое нижние чины, так же изучались и заучивались в
