Отдаться — нелегкий то путь,
Жить в диких пустынях и в долах безлюдных
Возможет ли сердце твое.
Я знаю, ты любишь молитвенность духа,
И мысль о высоком — в тебе,
Но ты еще сердцем не сможешь смириться,
Ведь годы твои — не мои,
Ты должен принять управление царством,
Мне первому нужно уйти.
Оставить отца и свершение долга,—
В том набожность есть ли, скажи.
Ты должен изгнать эти мысли о том, чтоб
Оставить родимый свой дом,
Свой долг соверши, и составь себе имя,
И после уйди от семьи».
Царевич, почтительность чувства явивши,
Мольбу пред отцом повторил,
Оставить свой замысел он обещался,
Коль бед четырех избежит.
«Коль дашь бесконечную жизнь мне,— сказал он,—
И старости я избегу,
Болезнь не узнаю и гибель владений,
Тогда не оставлю я дом».
И царь отвечал, и царевичу молвил:
«Нельзя этих слов говорить.
Здесь нет никого, кто бы мог устранить их,
Сказать их явлению: Нет.
Ты вызовешь смех у людей, если будешь
Стремиться до тех четырех.
Не думай же больше, чтоб дом свой оставить,
Усладам предайся опять».
Царевич промолвил: «Коль эти четыре
Исполнить не можешь мольбы,
Тогда отпусти, не удерживай больше,
Дозволь мне оставить мой дом.
Молю, затруднений не ставь на дороге,
В горящем чертоге твой сын,
Ужели ж удерживать будешь в пожаре,
Покуда и он не сгорит?
Кто хочет сомненья распутать, он волен,
Не держат его, а не то
Себя он разрушит, дойдет до разгадки
Иным безвозвратным путем.
Неправой дорогой. А после, за смертью,
Кто сможет его удержать?»
И царь увидал, что решение твердо,
Что тратить напрасно слова.
Он женскую свиту сзывает немедля,
Чтоб сына к усладам увлечь.
Беречь наказал он пути и дороги,
Чтоб он не покинул дворец.
Он также созвал всех советников края,
Дабы рассказали они
Примеры сыновнего сильного чувства,
Царевича тронуть ища.
Царевич же, видя, что царь весь заплакан
И скорбью своей отягчен,
В чертог удалился к себе, и сидел там
И думал в молчании он.
Все женщины, бывшие в пышных палатах,
Придя, окружили его,
И молча смотрели на облик красивый,
Не беглым был взгляд их очей,—
Смотрели, как лани, что в чаще осенней,
Увидя охотника, ждут,
Царевич же стройный, царевич красивый
Застыл, как утес золотой.
В сомненьях танцовщицы медлили, ждали,
Велит ли он петь и играть,
И в сердце их — страхом удержано чувство,
Так медлит олень за кустом.
И день уж бледнел и бледнел постепенно,
Сидел он в вечерней заре,—
И свет от него исходил лучезарно,
Как свет от Сумеру-горы,—
На ложе, блестящем от ценных камений,
И в дымах сандала кругом.
Вокруг же танцовщицы с музыкой были,
И редкостный длился напев,
Но мысли царевича гнали напевность,
Он звуков умом не хотел,
И страстные звуки чертог наполняли,
Но он не слыхал их совсем.
Узнав, что царевича время приспело,
Тут Дэва из Чистых высот
Во образе внешнем спустился на Землю,
Чтоб женские чары убить.
И полуодетые призраки эти,
Забывшись в сковавшем их сне,
Являли глазам некрасивые формы,
Их скорчены были тела.
Разбросаны лютни, разметаны члены,
Спина прилепилась к спине;
Другие как будто потопшими были,
А их ожерелья — как цепь;
Одежды их были увиты, как саван,
Или выявлялись комком;
Красивыми были и вот уж увяли,
Как сломанный маковый цвет;