Иные во сне до стены прижимались,
Как будто повешенный лук;
Иные руками цеплялись за окна,
Смотря как раскинутый труп;
Иные свой рот широко раскрывали,
Противно сочилась слюна,
и волосы были всклокочены дико,
Безумия жалостный лик;
Цветочная перевязь порвана, смята,
Растоптанный в прахе лохмоть;
И в страхе иные приподняли лица,
Как в пустоши птица одна,
Царевич сидел, в красоте лучезарной,
И молча на женщин смотрел,
Как юны сейчас они были и нежны,
Как искрист веселый был смех!
Как были прекрасны! И как изменились!
И как неприятен их вид!
Вот женщины нрав. Лишь обманчивый призрак.
Заводят мужские умы.
И молвил себе: «Я проснулся для правды,
Оставлю я тех, в ком обман».
А Дэва из Чистых высот, снизошедши,
Приблизился, дверь отомкнул.
Царевич встал с места и между простертых
Поверженных женщин прошел,
Дойдя с затрудненьем до внутренних горниц,
Возницу он, Чандаку, звал.
«Душа моя жаждет, испить она хочет
От влаги нежнейшей росы.
Седлай же коня мне. Скорее. Желаю
Я в город бессмертный войти.
Я жажду. Решился. И связан я клятвой.
Нет чар в этих женщинах мне.
Врата, что замкнутыми были, разъяты.
В судьбе моей здесь поворот».
И Чандака думал, что, должен ли слушать
Веленье царевича он,
Царю не сказавши об этом и этим
Снискав наказанье себе.
Но Дэвы послали духовную силу,
И конь, уж оседлан, стоял,
Скакун превосходный и в сбруе блестящей,
Готовым он в путь выступал.
С высокою гривой, с хвостом словно волны,
С широкой и сильной спиной,
С значительным лбом, с головой как бы птичьей,
С ноздрями как будто клешни,
С дыханьем как будто дыханье дракона,
Во всем благороден он был.
И царственный всадник, трепля его шею
И тела касаясь, сказал:
«Отец мой и царь мой с тобой был повсюду,
И в битве бесстрашным ты был,—
Теперь на тебя я хочу положиться,
С тобою достигнуть туда,
Где жизнь бесконечная током струится,
И биться с оплотом врагов,
С людьми, что в погоню идут за усладой
И ищут богатства себе.
Иду я искать исцеленья от пытки,
И это во имя того,
Во имя свободы твоей и всеобщей,
Да будет достойным твой бег».
Так молвив, вскочил на коня и поехал,
И был он как Солнце зари,
И конь был как облачный столп устремленный,
Бежал, но, бежа, не храпел.
С ним были четыре незримые духа,
И каждый ногам помогал,
Скрывая копыт повторительный топот,
Бесшумным соделавши скок.
Был духами чтим и отец безгреховный,
И сын несравненный его,
Все члены семьи были в равенстве чтимы,
От Дэв благотворным — привет!
Сдержав свои чувства, но память лелея,
Из города выехал он,
Такой незапятнанный, светлый и чистый,
Как лилия, бросив свой ил.
Свой взор на отцовский дворец приподнявши,
Свой замысел он возвестил,
И в записях мира тех слов не хранится,
Но эти слова не прейдут:
«Когда б не избег я рожденья и смерти
Навеки,— я так бы не шел!»
И духи в пространстве, и Дэвы в высотах
Воскликнули: «Так! Это так!»
И духи в пространстве, и Дэвы в высотах,
Светло совершенства храня,
Сиянье свое излучали обильно,
И свет был на длинном пути.
Так всадник и конь, оба сильные сердцем,
Как звезды, пошли и ушли,
Но прежде чем свет воссиял на Востоке,
Уж были они далеко.
