Одеться в подходящие одежды,
Не длительные это услажденья,
Проходит время, скорбь приходит вновь.
Прохладно лето в месячном сияньи,
Зима приходит,— и умножен холод,
Чрез восьмикратность мира все превратно,
Рабам отдайся,— доблесть потерял.
Молитвенность — все делает служебным,
Как правит царь, что царствует высоко;
Благоговейность повторяет скорби,
Подъемля тяжесть, силой счет ведет.
При всяком положеньи нашем в мире,
Вкруг нас не устают скопляться скорби,
Хоть будь царем, но пытка громоздится,
Люби — скорби, один — нет счастья в том.
Хотя б твои — четыре царства были,
Участвовать — в одном ты только можешь,
И в десять тысяч дел когда заглянешь,
Узнаешь десять тысяч ты забот.
Так положи конец своей печали,
У тишь хотенье, воздержись от дела,—
В том есть покой. Услад царя есть много,—
Без царства же есть радостный покой.
Не измышляй же мудрых ухищрений,
Дабы вернуть меня к пяти желаньям:
Что манит сердце — тихая обитель,
Что любо сердцу — это вольный путь.
А ты хотел бы, чтоб запутан был я
В обязанности и соотношенья,
Свершение хотел бы уничтожить
Того, чего я тщательно ищу.
Постылый дом мне страха не внушает,
И не ищу я радостей небесных,
Не жаждет сердце прибыли доступной,
И снял с себя я царский мой венец.
И вопреки тому, как размышляешь,
Предпочитаю более не править:
Избавившись змеиной пасти, заяц
Придет ли вновь, чтоб пожранным быть ей?
Кто факел держит и сжигает пальцы,
Из рук своих не выпустит ли факел?
Кто был слепец и обладает зреньем,
Захочет ли он снова темноты?
Или богач по бедности вздыхает?
Или мудрец невеждою быть хочет?
Коль в этом мире есть такие люди,
Тогда хочу опять в родимый край.
Я избавленья жажду от рожденья,
От старости, от смерти,— и хочу я
Выпрашивать как милостыни пищи
И возжеланья тела обуздать,—
В отъединеньи быть, смирив хотенье,
Избегнуть злых путей грядущей жизни,
Так мир найду я в двух мирах спокойных,
Прошу тебя, ты не жалей меня.
Жалей скорее тех, что правят царством,
Их души вечно пусты, вечно в жажде,
Им в настоящем мире нет покоя,
А после пытку примут как удел.
Ты, что владеешь именем высоким
И почитаньем, властелину должным,
Со мною разделить хотел бы сан свой
И дать мне долю всех своих услад,—
Взамен и я прошу тебя сердечно,
Ты раздели со мной мою награду.
Кто трех разрядов ведает усладу,
Тот в мире носит имя «Господин»,—
Но в том согласованья нет с рассудком,
Затем что эти блага не удержишь.
Где нет рожденья, жизни или смерти,
Кто будет в том,— он истый Господин.
Мне говорят: «Коль молод, будь веселым,
А будешь стар, тогда и будь отшельник».
Но я смотрю, что в старости есть слабость,
Благоговейным быть нет сил тогда.
Есть в юности могущество и твердость,
Есть крепость воли, в сердце есть решимость,—
А смерть как вор с ножом идет за нами,
И любо ей добычу ухватить.
Зачем же будем старости здесь ждать мы?
Непостоянство — мощный есть охотник,
Болезни — стрелы, лук его — есть старость,
Где жизнь и смерть, он мчится за живым.
Охотник не упустит верный случай.
Зачем нам ждать, когда придет к нам старость?
И те, что учат жертвоприношеньям,—
Неведеньем подвигнуты они.
Достойней — почитания закона
И прекращенье жертвоприношений.
Жизнь разрушать, хотя бы для молений,
В том нет любви, в убийстве правды нет.
Хотя б за эти жертвоприношенья
И длительная нам была награда,
Живое как могли бы умерщвлять мы?
В награде же и длительности нет.
То значило бы — мудро размышляя
И отвлеченно чтя благоговенье,
Пренебрегать благим в своих поступках:
Кто мудр — тот разрушать не будет жизнь.