Говорят, один из симптомов синдрома посткомбатанта — обостренное чувство справедливости. У Лопатина оно обострено до предела. Его сыновьям в конце концов удалось устроиться на работу. Теперь они зарабатывают неплохие деньги. Сотни раз у него была возможность купить себе гражданство. Он не сделал этого. И семье запретил.

Все это время он обивает пороги, ходит по инстанциям, добивается, ругается и судится, судится, судится… Со всеми теми, кто забыл о том, что служит людям, а не люди ему. Со всеми, кто превратил свою работу в кормушку. Война его не закончилась и через шестьдесят лет. Кипы исков, газетных вырезок, документов, законов и кодексов громоздятся на полу, на столе, на стульях.

Я смотрю на Юрия Тимофеевича и думаю, что мы сами делаем свою жизнь такой. Не власть, не Путин, Зурабов или Иванов — они сами по себе, где-то там, за облаками, принимают законы о монетизации и крушат «ЮКОС». Им не до нас.

Именно мы — граждане России — отказываем нашим старикам в помощи. Не Путин же вышвырнул Апаринцева из кабинета — простая женщина, чья-то мать, чья-то жена. Дочь, племянница или внучка тех солдат, кто погибал в Сталинграде и на Курской дуге. Не Путин же требует с него деньги за гражданство — обычные русские мужики, сыновья, племянники или внуки…

Как-то очень быстро мы перестали быть нормальными. Всего за каких-то пятнадцать лет. В нагрудных карманах наших жилетов всегда заготовлена хорошая отговорка: я же плачу налоги, почему я еще должен думать о ком-то…

После смерти Бориса Апаринцева за эту квартиру развернулась настоящая война. Лопатиных пытаются вышвырнуть из нее всеми возможными способами. Постоянно звонят, угрожают отключить газ, воду, свет. Приходят какие-то мальчики в галстуках и предупреждают, что завтра начинают сносить дом и если они не уберутся подобру-поздорову, то пусть пеняют на себя.

— Каждые три месяца у чиновников случаются пароксизмы. Сорок квадратных метров — это только одна эта квартира. В нашем подъезде их четыре. Подъездов два. Посчитайте, сколько это денег. Сначала говорили, что этот дом подлежит сносу и мы должны отсюда съехать. Куда? Это никого не волнует. Квартиру мне, естественно, никто не даст. Я могу сейчас жить только на вокзале…

Его глаза опять загораются, палец вновь взлетает к потолку.

— Но я не прошу у вас квартиру, если вы такие нищие! Я сам могу купить себе квартиру! Только верните мне мои деньги! Россия, как правопреемник СССР, должна мне 2 миллиона рублей сегодняшними деньгами. Я обращался в Минфин — они же там не знают, что делать с деньгами, у них такой громадный Стабилизационный фонд… Я говорю: статья девятая «Закона о выплатах и компенсациях» позволяет в крайних случаях производить такие выплаты. Я посчитал, что у меня крайний случай — меня выгоняют на улицу, куда уж крайнее. Дайте мне мои деньги, я куплю себе квартиру, это же такая мелочь для бюджета! Отказали. В бюджете такой статьи, как Юрий Лопатин, нет.

Он снова замолкает. В соседней комнате работает телевизор. Тот же голос, что озвучивает криминальную чернуху, вещает о подвиге наших ветеранов.

Мы познакомились с Юрием Тимофеевичем три года назад. Я тогда делал сюжет о беженцах — тогда еще на телевидении можно было делать сюжеты о беженцах, — и Лопатин был главным героем. Мы пошли с ним в поликлинику.

— Здравствуйте, я беженец… У меня нет документов, мне нужна помощь…

Из поликлиники нас попросили удалиться. Чтобы снимать в государственном учреждении, требуется специальное разрешение. Чтобы помочь старому человеку, видимо, тоже.

Тогда мы обошли префектуру, управу, еще какие-то учреждения. Везде одно и то же. Люди в галстуках за добротными покрытыми сукном столами рассказывали мне, почему Лопатин не может жить в Москве. На мой вопрос: «А где он должен жить?» — они пожимали плечами и опять начинали рассказывать про закон и о том, что они обязаны его выполнять. «Вы же понимаете».

Я не слушал уже. Думал о том, что ценность человеческой жизни неабсолютна. Сто жизней этих костюмных людей не стоят и одной жизни Лопатина. И еще я думал про «БМВ», стоят у входа в эти госучреждения, и про то, что квадратный метр на Пречистенке стоит от пяти тысяч у.е.

В ноябре прошлого года Юрий Тимофеевич Лопатин гражданство все же получил. Для этого ему понадобилось двенадцать лет. Двенадцать! С немцами он воевал четыре года. Со своими — ровно втрое больше.

Теперь дело за пропиской. Очередной виток его личной войны, очередной кабинет, очередное лицо за столом, очередной враг. Теперь — в милицейских погонах.

— Вот. Николай Константинович Иванкин, майор. Начальник паспортно-визового отделения УВД ЗАО г. Москвы, район Хамовники. Человек, который обязан прописать меня в этой квартире. Обязан, понимаете? — Указательный палец буравит потолок. — Мне не нужно его разрешения. Прописка носит не разрешительный характер, а обязательный. Если я приду к нему и скажу: «Пропиши меня на Тверском бульваре, лавочка номер два» — он обязан это сделать. И мне плевать, как. Я был у него три месяца назад. Естественно, он мне отказал. Я послал письменный запрос — на каком основании? По закону он должен мне дать ответ в течение десяти дней, но прошло уже три месяца, а от них ни слуху ни духу…Сейчас мне надо составить иск против администрации Президента. Это последняя инстанция. Дальше мне бороться не с кем.

Я смотрю на него и вдруг ловлю себя на мысли, что это мое будущее лежит на кровати с восковым лицом и из-под волос ползет желтизна. Точно так же я буду лежать на старом диване через пятьдесят лет и получать на одиннадцатое декабря будильник в коробочке и медаль за освобождение Грозного. Очередной никому не нужный ветеран очередной никому не нужной войны.

У меня тоже слишком обострено чувство справедливости.

Я встаю, записываю телефоны, фамилии, статьи законов. Завтра буду звонить, ругаться, доказывать…

Я это делаю не для него. Для себя. Война — его и моя — продолжается.

А из окна такой замечательный вид на залитую огнями Пречистенку. Такие красивые «Мерседесы» припаркованы на обочине дома, в котором умирает на кровати никому не нужный ветеран Великой войны, дошедший до Берлина разведчик 177-го гвардейского стрелкового полка 60-й гвардейской стрелковой дивизии, полковник запаса Юрий Тимофеевич Лопатин.

Военно-полевой обман

В Чечне наступил мир, конца которому не видно

Война пахнет всегда одинаково — солярой, пылью и немного тоской.

Этот запах начинается уже в Моздоке. Первые секунды, когда выходишь из самолета, стоишь ошарашено, лишь ноздри раздуваются, как у коня, впитывая степь… Крайний раз я был здесь в двухтысячном. Вот под этим тополем, где сейчас спят спецназовцы, ждал попутного борта на Москву. У того фонтанчика пил воду. А вон в той кочегарке, за 'Большаком', продавали водку местного разлива, с невероятным количеством сивухи. Кажется, все так и осталось с тех пор, как было.

И запах все тот же. Какой был и два, и три, и семь лет назад. Солярка, пыль и тоска…

* * *
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату