Сразу за нами из боя начинают таскать раненных. Привозят полную бэху, шесть человек. Все с пехоты. Почти все срочники. Один обожжен. Называет фамилию — рядовой Савелин из Рязани. Просит курить и пить. Прикуриваю сигарету и вставляю ему в губы. С водой сложнее. У второго в руке тонкая щель сантиметров семь длинной. Перебита артерия. Кровь идет сгустками. Запах у неё такой… свежатины, как в мясной лавке. Третьего несут — ноги перебиты. Четвертый… Четвертому здоровый осколок ударил в грудь, рассек ткани и чуть-чуть не дошел до легкого. Огромная зияющая дыра. Красное мясо. Но парень идет сам — в шоке еще — и легкое, кажется, не задето. Повезло.
Раненных выкладывают под гусеницами. Режут, бинтуют, колют, накладывают жгуты. Кровь темными пятнами просачивается в пыль.
Фотографирую. Фотоаппарат заляпан Терековской кровью.
Странная война. Я, русский, ветеран двух чеченских кампаний, в Грузии, в Южной Осетии, в грузинском селе, вытаскиваю из-под огня грузинских танков командира взвода чеченского спецназа — офицера российского ГРУ. Сказал бы кто в 99-ом.
Терека уже перебинтовали, вкололи обезболивающее. Подхожу:
— Ты как?
Он вдруг расплывается в улыбке:
— Нормально. Болит.
Захорошело от промедола. Хлопаю его по руке:
— А вина мы с тобой так и не попили. Извини, что так вышло.
— Все в порядке. Нормально все. В Москве попьем…
На перекрестке уже тихо. Бой закончился. Не видно ни одного человека. Ни одного движения. Танки молчат. Саушки тоже молчат. Поселок словно вымер. Кто там? Наши, грузины?
— Надо назад, Тоха, ничего не поделаешь.
— Поехали, — соглашается он легко. Молодец парень.
По дороге подбираем Юру Котенка из «Красной звезды». Он заметно нервничает.
— Аркаша, мы с тобой сейчас сами в задницу едем…
— Знаю. Давай так. Мотолыгу оставляем здесь, идем пешком. Если чисто, зовем. Понял, Тоха?
Впереди поднимается пыль. Из села что-то движется. Что-то гусеничное. Пылит прямо на нас. Из всего оружия на броне только две «Мухи».
— Юра, я дитя света, я не могу больше брать в руки оружие…
— Верующий что ль?
— Нет. Журналист.
Юра смотрит непонимающе:
— Давай сюда. Я сделаю. Как она работает?
Как работает? Да черт его знает, как она работает…Гусеничное уже недалеко. Грузинские казармы оно проехало и оттуда по нему не стреляли. Надо бежать к каналу. Интересно, из САУ можно подбить танк?
— Так как «муха» работает?
— «Муха»? А, «Муха»! В общем, вытаскиваешь чеку, поднимаешь планку, если взводиться, взводишь, если нет, так бьешь. Главное, направление стрельбы не перепутай, вот здесь стрелочка. Всё, к машине! Тоха, первым делом будут жечь мотолыгу. Смотри, чтоб тебя не задело. Отбегай метров на двадцать и залегай.
Отбежать не успеваем. Из пыли показывается «бэха» с пехотой на броне. Наши — по чумазым рожам видно. Останавливаются. Какой-то офицер.
— Село так и не взяли. Сейчас выходим. Вы туда? Передайте своим, что минут через десять начнет работать артиллерия — я к саушкам, корректировать буду.
Батальон уже выходит. С собой ведут двух каких-то помятых мужиков. Пленные. Грузинские резервисты. У одного от удара прикладом над глазом выросла жуткая гематома размером с кулак, как какой-то дикий нарост.
Село, оказывается, называется Земо-Никози. Там еще осталась пехота и корреспонденты — Орхан Джемаль из «Русского Newsweek» и сьемочная группа «Рен ТВ» во главе с Андреем Кузьминовым. Чуть позже выходят и они. Дают расклад — в Земо-Никози заскочили дуриком, задачи чистить грузинские села, оказывается, никто и не ставил. Шли сразу в Гори. Заблудились просто. Потому и вошли походной колонной. В середине села колонну разрезали надвое — противотанковыми ракетами сожгли два танка, БМП и «Урал». Головная часть осталась в селе, еще часть ушла по другой улице и тоже осталась там. «Восток» дошел до танков, но дальше продвинуться не смог — саушки. Плюс стрелковое оружие. За танками сидел грузинский корректировщик. Когда его убили, огонь сразу прекратился.
Артиллерия так и не начинает обрабатывать Земо-Никози. Отходим на полкилометра и становимся лагерем у канала.
Итог боя: девять убитых и восемь раненых. Двое чеченцев — Терек и Ибрагим, оба в ноги — и шестеро солдат.
Два завернутых в плащ-палатки трупа вывозят на броне.
Над казармами по-прежнему развевается грузинский флаг. Его что, сразу видно не было?
Пленных кладут лицом вниз и связывают руки. Подхожу.
— Ребят, что с ними делать будете?
— В «Камаз» грузить будэм! Груз 200 делать будэм!
Черт… Только этого не хватало. Иду к Ямадаеву.
— Сулим, прошу тебя, не режь их…
Ямадаев в полном обалдении:
— Ты что, с ума сошел? Кто их резать собирается? — видно, что он ошарашен моей просьбой.
Возвращаюсь к пленным. Те смотрят, как затравленные собаки:
— Что, умирать будем?
— Нет.
— Что, поживем еще?
— Да. Поживете.
Пленные — обычные крестьяне. Одного взяли около убитого корректировщика — вроде как охранник, но вояка из него никакой, сразу видно. Второй вообще шел по селу в хламину пьяный с гранатой в руках, и орал, что Саакашвили дурак. Осетины пытаются попинать пленных, но чеченцы мягко отводят их в сторону — не надо. Дают им еду, сигареты, воду. Сдавать пленных собираются кому угодно, только не осетинам — пристрелят сразу.
Пропаганда насчет того, что русские мародерничают, а чеченцы режут головы всем подряд — такое же вранье, но уже с другой стороны. Российская армия по отношению к мирным жителям ведет себя крайне корректно. Орхан рассказывает, что в селе, когда их совсем уж прижали, рассыпались по подвалам. В подвалах банки с компотом. Вскрыли одну. На её место чеченец положил сто рублей: «Чтоб ни одна сволочь не сказала, что я мародер».
Отношение к пленным — точно такое же, как в самом начале первой Чечни. Живут с нами, едят то же что и мы, имеют все то же что и мы. Ненависти еще нет. И надо заканчивать всю эту бодягу, пока она не пошла.
Канал — мутная грязная вода с медленным течением. Люди сидят на берегу. Все в пыли, в грязи, в копоти. По одному начинают тянуться к воде. Я заставить себя умыться не могу. Не могу смыть кровь Терека с ладоней. Нельзя это. Какой-то ступор. Полное опустошение. Все тело ломит, в руках дрожь, ноги
