Амет Эрен промчался по смертельному, расстрелянному пз пушек полю, промчался по засыпанному камышом рву, птицей по лестнице, саблей по казацкой башке, забрался в брешь и воткнул знамя в трещину между камнями.
— Мое! — крикнул хан Бегадыр. — Я — первый в Азове. Гонец, скачи к главнокомандующему. Я — первый!
А у Амет Эрепа плыли в глазах зеленые круги.
В единую минуту совершилось столько нелепого и страшного, сколько на иные сотни жизней не выпадет.
Он срубил голову казаку, но голова, слетевшая со стены, была с косами. Он убил женщину. В то же мгновение чудовищная корзина, корзина-стог рухнула мимо него, прижавшегося в пробоине. Лестница хрустнула, как прутик, взвыла от ужаса и на земле смешалась с землей. На этой лестнице были братья Амет Эрена, и ни один из них даже
не завозился там, внизу. И это было не все…
Корзину с землей столкнули со стены казачки. Командиршей у них была Маша.
Осип Петров сам опустился к женщинам в подвал, где сидели дети, где страдали раненые. Он стоял в дверях молча, одинокий, тяжелый. Женщины поняли: случилось недоброе — и все повернулись к нему.
— Да, — сказал он, — да! Вам надо всем идти на стену. Пока ничего страшного. Против татар будете стоять, а за ранеными детишки поглядят.
Он повернулся, чтобы уйти, но не ушел. Через плечо глянул на притихших женщин, нашел Машу.
— Ты будешь атаманом.
Рядом с Машей стояла на стене Фируза. В суматохе позабыли, что она татарка. И она, видно, тоже про то не помнила, когда мучилась, напрягала силенки, сталкивая жуткую корзину. А столкнула, отерла ладонями пот с лица и увидела — через ров, прыжками, бежит отец, Абдул.
— Отец! — закричала Фируза, и он услыхал. Остановился. Закрутил головой. Увидал ее.
Он увидел ее. Она видела это: он ее увидал. Он даже руку поднял, то ли чтобы махнуть ей, то ли чтобы глаза от света заслонить, то ли за голову хотел схватиться. Но руки он так и не донес до головы.
Даже стена содрогнулась от взрыва. Это была самая большая и скрытная казачья ловушка. Вся гвардия хана Бегадыра, все пятьсот сейменов погибли разом.
И это тоже видел Амет Эрен.
И чтобы ничего уже больше не видеть, не пытать судьбы, не просыпаться в поту от холодной, чужой, заливающей лицо крови, чтобы не расплакаться, не закричать, он поймал за уголок ханское знамя, поцеловал его и прыгнул со стены вниз головой.
Билось на ветру на азовской стене ханское знамя, но не было у хана сейменов, не было у хана героя.
Глава седьмая
Атаман великого Войска Донского Осип Петров сидел па куполе цитадели. На куполе была маковка, маковку сбило ядром, но атаман велел натянуть здесь полог от солнца и отсюда, сверху, глядел на все четыре стороны, все видел и знал о всех происшествиях раньше, чем они случались.
Когда Осипу доложили, что в приступе принимают участие войска крымского хана, он вяло отмахнулся.
— Знаю. Женщин туда послал. Ударьте-ка всеми нашими большими пушками по Канаан-паше. Ретив больно.
Примчался Яковлев.
— У Водяной башни собралась огромная сила. Одни не устоим, трех гонцов к тебе, атаман, посылал.
— Ничего, устоишь. Там у них моряки, им в море — любо, а по стенам им лазить не любо.
— Хоть пушками помоги. Меня не жалуешь, о казаках подумай.
— Помогу, атаман! Когда время придет — помогу, — спокойно откликнулся Осип. — Дурь, однако, выбрось из головы. Нет у меня пасынков, все — родные.
Осип Петров давно уже позаботился о турецких моряках, знал, чем охладить моряцкий пыл.
По тайному подкопу, вырытому заранее, к реке ползли люди Худоложки.
Привыкшие к победам, беспечны были командующие турецкой армией, война под Азовом мало чему их научила.
На кораблях, с которых Пиали-паша высадил десант, оставлено было по одному матросу, и только Жузеф, меченосец султана, молодой, но уже опытный флотоводец, на своих кораблях не позволил команде даже на берег сойти.
Выбрались казаки из подкопов, разделились и — на корабли. На четырех никакой борьбы, а на пятом на них самих в атаку пошли. Подожгли казаки четыре корабля, закидали гранатами пятый и назад, в подкоп. Подкоп за собой взорвали.
Увидал Пиали-паша пылающие корабли, сыграл идущим на приступ войскам отбой и всей силой кинулся к реке, а казаков след простыл.
Отступил хан. Понес потери и отступил Канаан-паша. Приступ заглох.
— Палить из всех пушек! — приказал Дели Гуссейн- паша. — Всю ночь палить! Утром на приступ! На приступ! Все! Всеми нашими силами!
Осип Петров с Наумом Васильевым, с Иваном и Худоложкой обошли стены. Указал на две большие пробоины.
— Этой ночью залатайте!
— Где людей взять? — спросил Худоложка. — Турки подкопов десять к стенам подводят.
— Их подкопы взорви… Стены залатай! Подарок наш готов?
— К полуночи будем под турецким лагерем…
К Осипу подошел Федор Порошин, Наум Васильев назначил его ведать запасами продовольствия, и не было Федору покоя ни ночью ни днем.
— Атаман, — сказал Федор, — дома, где мы укрывали скот, разбиты, да и скот весь перебит, перекалечен, а который остался, подыхает от бескормицы. Туши гниют, как бы не вспыхнул мор.
— Почему раньше не подошел?
— Воевал на стене.
— Тебя к чему приставили?
— К запасам…
— Размазня… На стену чтобы больше не лезть… Мяса насолить на год. Всю дохлятину сегодня же за стены!
Федор кивнул, пошел.
— Стой! — крикнул ему Осин. — Люди у тебя есть?
— Людей нет.
— А как же ты дохлятину через стены перекидаешь в одиночку?
Федор молчал. Воздух колыхнулся, и большое ядро упало между Порошиным и атаманом. Федор, щуря глаза, глядел, как ядро волчком крутится в двух шагах от него. Осип метнулся к Федору, сшиб, и тотчас грохнуло. Просвистели осколки.
— С начинкой было, — сказал Осип, поднимаясь. — Цел?.. Пошли людей для твоего дела поднимать. О, как же нужны люди!
Казаки Гуни вповалку спали в парадной зале цитадели. Здесь грохот пушек был потише. Осип Петров вошел к ним с факелом. Нашел среди спящих Гуню, растолкал.
— Самых ловких два десятка — на вылазку! Остальным — дохлый скот за стены выкидывать.
