преимуществ Церкви. Клятва была дана по принуждению, но доверия нельзя добиться силой. Клятвы существуют для того, чтобы укреплять доверие, и они не могут основываться на низком вероломстве. Все люди в королевстве не только освобождались от обязательства соблюдать Провизии, но и должны были, под страхом отлучения от Церкви и интердикта, оказывать полное повиновение королю38. Баронов это нисколько не смутило, и они, продолжая придерживаться своих прежних позиций, послали к королю делегатов с просьбой сохранить данную им клятву. Генрих III грубо приказал им убираться вон и позаботиться о своей безопасности. Его с большим трудом удалось убедить назначить трех посредников для переговоров с баронами, но их назначение было отложено до возвращения Эдуарда, который, едва услышав о новых неприятностях в Англии, тотчас же поспешил домой. Вместе с ним вернулся Вильгельм де Валенс, которому было запрещено высаживаться в Англии до тех пор, пока он не примет Провизии. Принц был недоволен непостоянством отца, и в данном случае его симпатии были на стороне баронов. Спустя некоторое время последние потребовали распустить многих королевских чиновников, потому что с королем невозможно было прийти к какому-нибудь соглашению до тех пор, пока он находился под их влиянием. Генрих III отказался пойти навстречу их просьбе и поспешно отбыл в Тауэр, где ненавистные советники нашли безопасное убежище. Накаленная ситуация устранила разногласия среди баронов. Лестер помирился с Глостером, и баронская партия дала обет: сместить неугодных королевских советников или погибнуть, пытаясь это осуществить39. Находясь под защитой Тауэра, Генрих III продолжал назначать новых судей и бейлифов и в то же время производить массовую отставку шерифов, которые не были назначены им лично. Он взял в свои руки столько замков, сколько мог удержать. Гуго Биго безотлагательно сдал ему Тауэр и Дуврский замок, но некоторое время колебался в отношении Скарборо и Пикеринга, поскольку получил их от баронов. После получения папского послания, в котором говорилось, что прежде всего следует повиноваться королю, замки тут же были сданы40. Несмотря на позицию Папы, епископы и священники поддержали свободолюбивые взгляды баронов, хотя в то же самое время они отстаивали независимость клира от светской власти. Их требования были такими, что вызывали протест даже у Генриха III41.
Перемены, внесенные королем, были встречены с большим подозрением. Там, где люди могли рассчитывать на поддержку баронов, они категорически отказывались иметь дело с «вице-лордами», как они называли новых королевских шерифов. Генрих III счел нужным обратиться к графству Кент, чтобы поблагодарить его жителей за лояльность, проявленную ими во время его весеннего визита42. В августе король выпустил прокламацию, гласящую, что каждый человек является полным хозяином своей собственности и что каждый может добиться справедливого суда и он не будет обижен. Его ревностные противники лгали, выставляя его чудовищем, уничтожающим старые традиции, облагающим людей тяжелыми налогами и населившим иностранцами самое сердце королевства. В действительности же нет никакой необходимости беспокоиться, поскольку он передал замки в руки наиболее надежных людей. Если кто-то из новых шерифов совершит беззаконие, он немедленно будет смещен, а пострадавший получит возмещение убытков43. Действия короля хорошо иллюстрировали пословицу «Qui s'ехсuse s'ассuse»* (* На воре и шапка горит. —
Осенью 1261 года граф Глостера начал склоняться на сторону короля и оставил своих старых союзников. Разозленный этим известием Симон тут же покинул Англию, заявив, что скорее умрет вдали от своей земли, чем станет изменником, предавшим правое дело50. Его презрение было настолько сильным, что граф всерьез стал подумывать о претворении в жизнь своего давнего обета: отправиться в крестовый поход, вместо того чтобы бороться за права Англии51. В августе 1261 года он отбыл во Францию, где оставался до весны 1263 года, хотя у него были серьезные причины вернуться домой годом, раньше. Еще не был до конца улажен вопрос о приданом его дочери Элеаноры. Получилось так, что от позиции Симона зависело сейчас и разрешение спора двух ветвей маленького семейства, и судьба общегосударственного дела. Весь груз решения семейных вопросов лег на его жену, это дало возможность противникам Симона выставить его жадным и алчным человеком, ищущим только личную выгоду, вместо того чтобы печься о национальном благе. В начале 1261 года Генрих III публично объявил, что он, его сестра и ее супруг готовы подчиниться решению третейского судьи, Людовика IX, а если он не пожелает их рассудить, тогда они будут умолять королеву Маргариту и Петра, чемберлена, действовать от их имени. Во втором письме Генрих III высказывал надежду, что Людовик все же не откажет ему в просьбе, поскольку он наверняка хочет видеть своих английских родственников в состоянии мира. Еще Генрих III просил, чтобы предъявитель этого письма вернулся назад с указаниями времени и места, в котором будет проходить их встреча. Людовик ответил, что он глубоко огорчен, поскольку не видит способа их примирить. Маргарита приняла его предложение, но Генрих III сначала писал, как будто обе партии согласились на других арбитров, но затем он написал ей, что все зависит от нее. В последнем письме он заявил, что обсуждаемый вопрос касается баронов, особенно графа и графини Лестера52. Обращаясь за третейским судом к королю и королеве Франции, Генрих III столкнулся с негласным проявлением авторитета графа Симона во Франции, где он пользовался гораздо большим уважением, чем в Англии. Его связь с Людовиком, возможно, является ключом к тому, что называлось разгадкой его истории53. Французского короля; уважали за его благочестие, искренность и силу его принципов, а не за его политические взгляды. Безусловно, он видел слабость ненадежного характера Генриха III, но в его глазах это не являлось оправданием такого страшного греха, как зачинание гражданской войны. Людовик и Симон невольно сдерживали друг друга; позиция графа мешала Людовику оказать поддержку Генриху III, а уважение незыблемых монархических традиций не позволяло ему полностью отдать свои симпатии Симону де Монфору. Тонкое равновесие сил мог легко нарушить случай. Генрих III, зная правдолюбивый характер Людовика, предостерегал его в письме, посланном в сентябре 1261 года, быть бдительным и не попадать под влияние Симона54. Еще одной неприятной неожиданностью стала для него новость о том, что у баронов есть свой представитель при папском дворе, который изложил ему их взгляд на положение дел в стране; и, очевидно, это имело определенный вес в глазах Папы. Бароны не забыли урока двойной игры, преподанного им Генрихом III, когда они провозгласили свои представительские действия от имени короля55. В апреле 1262 года король вежливо намекнул, что он снова хотел бы встретиться с Людовиком, и был гостеприимно приглашен в Пуаси или Сан Мор-ле-Фосс, по своему выбору. Генрих III выбрал последний. К несчастью, во время своего визита он заболел лихорадкой и поэтому не смог уладить дела, ради которых он совершил эту поездку. В сентябре он писал своему брату из Сен Жермен-де-Пре, что уже может ходить по своей комнате и надеется скоро снова быть на ногах. Вместе с ним заболели несколько вельмож и многие из слуг; по меньшей мере двое из числа первых и 60 из числа вторых умерли56. На обратном пути Генрих III посетил некоторые святые места в Бургундии, чтобы помолиться об окончательном выздоровлении. Король доехал до самого Реймса, где решил извлечь выгоду из своего близкого местонахождения к Фландрии и взял заем у
