И дедушка сказал, что из меня получится, дай Бог, артист.
А потом все стали просить дедушку тряхнуть стариной.
Тогда он встал на середину комнаты, вот так зажмурился и начал рассказывать про свое любимое «Белое покрывало»1:
Никто! Никогда! Я не слышал, чтобы так читали. Даже по радиву. Все замерли. Я к Ане прижался.
А дедушка сразу стал молодой и красивый. Как на фотокарточке.
Я смотрю на маму. У нее дрожат губы. Если бы здесь был наш рояль!
А у бабушки такое лицо — как в церкви.
В комнате духота. Окна зашторены. Форточку открывать нельзя. Мы ведь на первом этаже. И во дворе все слышно.
Дедушка молча оглядел всех и тихо сказал:
Тут все стали хлопать в ладоши. И плакать.
Канешно, дедушке больше всего захотелось, чтобы мама поиграла на рояле. Но для этого надо было ехать в Сокольники. А дедушка по Москве гулять не может. За это ему влетит по первое число. Он теперь будет жить в другом городе. Совсем недалеко. В Твери. А к нам приезжать на воскресенье.
Только чтобы никто не видел.
Псих ненормальный
На Никицкой в Большом доме живет Сумасшедший. Настоящий.
Он даже не разговаривает, а мычит.
Вот так: «Му-у…»
А потом воображает из себя дерево. Растопырит руки и стоит. Даже не пошевелится.
Тут в него пуляй чего хочешь.
— Псих ненормальный, — говорит про него Дворничиха. — Такой пришьет и не заметит.
А бабушка его жалеет. Она говорит: раньше он артистом был. Это у него от несчастной любви.
— Ни от какой не от любви, — спорит Дворничиха. — Показали ему в НКВД кузькину мать, вот он и спятил. Небось наклал в штаны-то.
Летом он выходит во двор прямо в халате. На ногах у него кальсоны с завязочкой. И рубашка без воротничка.
Воротничок ведь надо запонкой пристегивать. Как дедушка делает. Но эти запонки вечно теряются. Вот он их и потерял.
Ходит как последний разгильдяй!
А рубашки без воротничков только до революции делали. Из крахмала. Теперь их все дедушки донашивают.
Чего только до революции не выдумывали? Делать им, верно, было нечего.
Зимой Сумасшедший на халат пальто надевает. А шапки у него нет. Вон, смотрите — идет.